Сержант, похоже, не знает, но отвечает уклончиво:
– Это как командование решит.
Черт, да нет у меня уже сил ждать в безвестности, когда оно там решит!
Наивный…
Оказавшись в Афгане, я узнаю, что таких, как я, там пруд пруди.
Даже в одном только нашем взводе и только из нашего призыва…
И Олег Никулин, и Вовка Мордвинов.
У Сереги Сергеева тоже нет отца, правда, есть старший брат.
Интересно, это командование так решило или просто и не задумывалось?
Правда, в моем случае я ему за это крайне благодарен. Но вот не уверен, что эту благодарность разделяли тогда наши мамы…
Уж не говорю про тех, чьи единственные сыновья не вернулись.
Хотя, кто принимает их в расчет? Война – жестокое дело, не до сантиментов.
Особенно если «воюешь» из генеральского кабинета в Москве.
В 1985-м отец Минжин, ставший вторым человеком в посольстве Монголии, на каком-то из приемов спросит одного из «больших» генералов:
– Почему вы отправляете на войну 18-летних мальчишек?
– Они представляют пока наименьший интерес для народного хозяйства…
Генерал ответит с военной прямотой и очень удивится, что на глазах у монгольского дипломата появились слезы…
Он же не мог предположить, что дипломат одного такого мальчишку знает лично и это друг его дочери.
Но сейчас, в апреле 84-го, все эти проблемы очень далеки от меня.
А мысль о том, что государство может пожалеть меня, точнее, мою маму, просто убийственна и не дает покоя.
И еще целых двое суток не даст…
Часов в шесть вечера нас наконец вновь застраивают.
После переклички – в автобусы и через весь город, во Внуково.
Из аэропорта успеваю позвонить из телефона-автомата:
– Мам, я из аэропорта, летим в Ташкент. Куда дальше, пока не говорят. Но я уже точно попал в ВДВ! Не волнуйся, мам, все будет нормально!
– Да, сынок, я поняла. Ну, видишь, как все удачно складывается…
Она, похоже, так с утра и не отходила от телефона. Радуется, конечно, совсем неискренне. Ох, как, наверное, НЕудачно все складывается для НЕЕ.
Мама-то не фанат ВДВ… И знает, где Ташкент и что там рядом…
Тема Афганистана у меня с ней табу – даже теоретически не обсуждаю. Но географию-то не отменишь. И мама знает ее.
– Все, мам, тут ребята ждут. Целую, привет всем!
– Ты позвони еще, если получится.
– Обязательно позвоню, мам! Пока! Не волнуйся…
Не позвоню я ей больше. Целых 27 месяцев не позвоню.
С самолетом повезло – мой любимый Ил-86. Большой, просторный.
В Ташкент прилетаем ночью, потом – на ж/д вокзал.
До утра ждем поезда на Фергану.
Кто-то из парней шарится по вокзалу в поисках переговорного пункта, но я «забил» – смысла не вижу еще ночью маму дергать. Да и денег не брал с собой – зачем?
Потом весь день в топке плацкартного вагона. Жарко, душно, пить охота. И спать…
Полдороги в каком-то сонном полубреду – то очнешься, то кемаришь…
У кого-то из парней гитара и песня эта сейчас как нельзя «в кассу».
Проваливаюсь в знойное, похмельное забытье… Это я проснулся или мне уже и во сне слышится?..
Вернувшись уже домой, как-то зимой услышал из ларька.
На улице зима, мороз – а у меня пот по спине…
А в голове стук колес.
До… Ферганы… еще… полдня… пути.
Полдня «гражданского» поезда. Полдня неясности и сомнений…
Целый поезд стриженых пацанов…
Мы еще не знаем, а нас уже всех «определили» в Афган.
Весь вагон, весь поезд, всю роту…..
Через два года на обратном пути в том поезде было бы много пустых полок.
Только под вечер в вагонах-Кара-Кумах посвежело.
Уже в темноте прибыли на станцию, вышли из поезда.
Опять построили (надо теперь привыкать к этим постоянным построениям).
– Мы прибыли на станцию Маргелан. Теперь до части на машинах. Садимся плотнее. По дороге не вставать.
Набились в «Уралы», тронулись. Сижу ближе к заднему борту, глазею.
Пейзаж чем-то напоминает термезский…
Тут от кабины передают по цепочке какой-то пакет:
– Сбрасываемся деньгами! Из кабины солдаты передали.
Началось, что ли? Пресловутая дедовщина?
Ну, хрен с ним, у меня все равно ни копейки. И было б, не дал бы…
Таких, как я, видно, немало. Через какое-то время пакет снова возвращается: