– Куклин? Ты почему не с батальоном? – удивился комбриг. – Что тут у вас происходит?
– Смотрите сами…
Бойцы расступились.
На снегу лежал десантник. По почерневшему от обморожений лицу его текли слезы. И он грыз какой-то красновато-желтый кусок.
– Не понял…
– Тол жрет, товарищ подполковник! Гранату раскурочил, тол вытащил и жрет!
Тарасов почти без размаха пнул бойца по рукам. Кусок взрывчатки вылетел из ослабевших рук десантника и по большой дуге скрылся где-то за деревьями, сбив с еловой лапы ломоть снега.
Комбриг сунул руку в карман и вытащил кусок сухаря. Потом присел перед десантником:
– Жрать хочешь? На, держи.
Десантник вцепился в сухарь скрюченными пальцами и, почти по-звериному воя, сгрыз его в пару секунд.
– Теперь тащите его к медикам. Промывание ему сделать. Бегом!
– Товарищ подполковник! А что, он с ума сошел? – опасливо спросил Тарасова один из бойцов.
– Нет. Просто с собой не совладал. Тол, он сладковатый на вкус. Вот… держи записку. Военврачу передашь. Бегом! Десантура…
Потом Тарасов подошел к комиссару батальона:
– Непорядок, комиссар, непорядок… Скоро у тебя бойцы друг друга начнут жрать.
Тарасов знал, что это уже пятый случай по бригаде. Но скрывал это от комиссара батальона. Впрочем, Тарасов догадывался, что Куклин в курсе происшествий.
Такое трудно скрыть.
Если вообще возможно…
– Догоняй батальон, комиссар. Обоз берите. От вас сейчас вся бригада зависит…
Ефрейтор Шемякин грыз еловую веточку, пытаясь заглушить сосущую боль в пустом желудке. И наблюдал сквозь прицел за немецкими обозниками.
Те почему-то остановились прямо напротив него. Слезли с саней, скинув с себя ворохи какого-то тряпья. Достали лопаты и пошли в лес. Прямо на ефрейтора.
Шемякин слегка заволновался, играя пальцем на спусковом крючке.
Немцы гортанно лаялись на весь лес.
Один из обозников был с черной повязкой на глазу.
«Словно пираты Стивенсона…» – вспомнил Шемякин читанную еще в детдоме книжку. И стал отползать назад: «Да где же батальон?»
Дозорных было трое – почти все отделение. Четвертый был послан в расположение батальона за помощью. А немцев было десять…
Шемякин осторожно показал ладонью – назад! назад!
Нельзя себя обнаруживать, сейчас батальон подойдет. Уроем рыла фрицам!
Ефрейтор спрятался за большущей, из-под снега торчащей корягой. Осторожно высунул обмотанный бинтами ствол винтовки между корнями. Немцы были совсем рядом, еще метров пять и…
Немец с повязкой на глазу – Шемякин мысленно назвал его Сильвером, правда, тот был одноногий, но какая разница в принципе-то? – вдруг рявкнул чего-то. Обозники остановились и начали раскидывать снег в стороны.
«Захоронка у них тут, что ли?» – подумал Шемякин. И тут его ожгло мыслью. Посыльный умчал в батальон, чтобы сообщить, что обоз уходит по дороге к Опуево. Наверняка подмога пошла южнее, чтобы перехватить немцев. Кто же знал, что тыловики остановятся тут, прямо напротив дозора ефрейтора Шемякина?
Слева рядовой Юдинцев, справа рядовой Колодкин. Три капризных «светки» в руках и девять гранат в подсумках. И прямо перед ефрейтором немцы какой-то клад копают…
Ждем, ждем, ждем…
Даже есть перехотелось. И жарко стало…
Ага! Вот и клад!
Один из фрицев наткнулся на что-то под снегом. Откинул лопату, встал на коленки и стал выдергивать что-то… Потом крикнул по-своему. Один из немцев, стоявших рядом, вытащил из-за пояса топор и протянул стоящему на коленях. Тот стал яростно рубить это «что-то». По лесу прокатилось глухое эхо ударов, а по снегу полетели странные красные щепки. Немцы засмеялись, показывая на них.
Шемякин приложился поудобнее к прикладу.
Наконец, фриц утер пот со лба и отдал топор. Потом вытащил что-то черное, непонятное из сугроба…
Лошадь! Ей-богу, лошадь!
Фриц держал в руках промерзлую лошадиную ногу.
Одноглазый что-то буркнул, и обозники в ответ ему радостно захлопали друг друга по плечам.
Только сейчас Шемякин заметил, что немцы исхудавшие – впалые щеки, ввалившиеся глаза, острые носы.
«Тоже, суки, жрать хотят…»
– Helmut! Kurt! Hainz! Komm zu mir! Alle, alle! – крикнул одноглазый. С дороги прибежали оставшиеся при санях ездовые.
Немцы сноровисто обдергали сухие ветки с придорожных елок и развели костерок. Один топориком вырезал из лошадиной ноги куски мяса и надевал их на веточки, раздавая своим «фройндам».
«Шашлык, твари, делать будут…» – сглотнул ефрейтор тягучую слюну.
Мясо, съеживаясь, ароматно зашипело на трещащем огне…
Последний раз шашлык он ел в июне сорок первого. И запивал разливным холодным пивом. Первую зарплату с парнями отмечал, ага… Потом еще со Светкой познакомился… Тогда вот в руки не далась, да, а сейчас вот другая «светка» в руках…