– Все живы? – подошел комвзвода, младший лейтенант со смешной фамилией Юрчик.
– Так точно, товарищ командир! – козырнул Заборских. – Только вот…
– Знаю, – оборвал его комвзвода. – Решим этот вопрос. Пока отдыхайте. Костры не разводить. Не курить. Паек не трогать.
– А как тогда отдыхать? – спросил кто-то из десантников.
Млалей обернулся на голос:
– Можешь посрать сходить. Только бумаги тебе не выдам. Так что пользуйся свежим снежком. Вот тебе и развлечение.
Отделение тихо захихикало. Тихо, потому что все, в немецком тылу уже…
– Воздух! – сдавленно крикнул кто-то.
С северо-запада донесся басовитый гул.
Через несколько минут, едва не касаясь макушек деревьев, над бригадой проползли три огромных самолета.
– Транспортники… – вполголоса, как будто его могли услышать пилоты, сказал Юрчик.
– «Юнкерсы»? Полсотни два? Да, товарищ младший лейтенант? – спросил его самый мелкий в отделении – семнадцать лет, почти сын полка! – Сашка Доценко.
– Да, немцы их тетками кличут…
Последняя «тетушка» уже уползала дальше, в сторону Демянска, как вдруг раздался выстрел, второй, третий!
– Бах! Бах! Бах!
«СВТшка»!
А самолет так же величаво удалился. Как будто бы и не заметил…
– Кто стрелял?! Кто стрелял, твою мать?!
– Писец котенку, срать больше не будет… – меланхолично сказал Шевцов.
Вокруг забегали, засуетились люди.
Минут через пять к командованию бригады потащили провинившегося.
Заборских зло посмотрел на провинившегося косячника. А потом повернулся к своему отделению:
– Стрельнут сейчас паразита. И поделом. Чуть всю бригаду не спалил, урод. Ты, Доценко, скажи-ка мне – кто такой десантник?
– Десантник есть лучший советский воин, товарищ сержант!
– А что значит лучший?
– Значит самый подготовленный в плане стрельбы, рукопашного боя, знания уставов…
– И?
– И дисциплины, а также морально-политической подготовки!
– Молодец, Доценко! Оружие в порядке?
– Обижаете, товарищ командир!
– Немец тебя как бы не обидел.
– Я немца сам обижу, мало не покажется!
Заборских покачал головой:
– Сомневаюсь… Покажи-ка оружие.
Доценко протянул «светку» настырному, как казалось, командиру отделения.
А в небе опять загудело.
– Суки! – чертыхнулся кто-то, когда над лесом пронеслась тройка «Юнкерсов». Но уже не толстых «теток». А лаптежников-пикировщиков.
Правда, в пике они не заходили. Начали, твари, работать по площадям.
Мелкие бомбы сыпались горохом. То тут, то там – бум! бум! бум!
Один особо близкий разрыв накрыл сержанта Заборских снегом, крупицами земли и мелконькими щепочками.
Хорошо, что не видели, куда бомбить, твари!
И так два часа! Одна тройка улетит, другая прилетит! И с места не двинуться…
– Расстрелять к чертовой матери дурака! – орал Тарасов. – Не успели в котел войти – уже потери! Сколько?
Командир бригады резко повернулся к подошедшему начальнику медицинской службы.
– Девятнадцать убитых. Двадцать шесть раненых. Тяжелых десять, товарищ подполковник.
– Урод! – Тарасов схватил за грудки невысокого белобрысого десантника. – Ты понимаешь, что натворил? Два взвода вывел из строя. Два взвода! Из-за таких, как ты, вся операция под угрозой срыва.
Парень только хлопал белесыми ресницами.
– Расстрелять!
Пацан вдруг заплакал и попытался что-то сказать, но бойцы комендантского взвода подхватили его под руки и потащили в сторону.
– Товарищ подполковник, можно на пару слов? – Комиссар бригады отвел в сторону Тарасова.
– Ну? – требовательно бросил подполковник, когда они отошли в сторону.
– Ефимыч… Не горячись. Не к добру парня сейчас расстреливать.
Тарасов прищурился и посмотрел на военного комиссара бригады Мачихина – крепкого здорового мужика огромного, по сравнению с невысоким командиром, роста. Почти на голову выше. Со стороны смотрелись забавно – маленький, подвижный, похожий на взъерошенного воробья Тарасов и основательный, неторопливый медведь Мачихин.
– Александр Ильич, не понимаю вас! – выдержал официальный тон Тарасов.
– Ефимыч, – не сдался военком. – Сам посуди, ну расстреляем мы парня. Что о нас другие думать будут? Пойдут за тобой в огонь и в воду, зная, что за любую ошибку тебя могут перед строем поставить и петлицы сорвать? А?
– Ильич, тут не просто ошибка. Он всю бригаду, все наше дело под монастырь подвел.
– Ну, положим, еще не подвел. Немцы нас все равно не сегодня, так завтра бы обнаружили. Согласен?
– Это не отменяет девятнадцати, слышишь, Саш, – ДЕВЯТНАДЦАТИ похоронок.