Ночь. Темнота такая, что можно глаз выколоть. По-настоящему глаз выткнуть… Наткнувшись на ветку в буреломе.
Наверное, только русские люди умеют потеть в двадцатиградусный мороз.
А знаете почему?
Все просто.
Русский — это прилагательное. Он приложен к своей стране. Немец, англичанин, американец, француз — они существительные. Пока они существуют — существуют и их страны. Но убей немца — не будет и Германии.
Убей американца — не будет Америки.
Убей русского — не будет русского. А Россия останется. И другой русский придёт… Через бурелом, через ночь, через сугробы.
И пот щиплет глаза, стекая из-под шерстяного подшлемника.
Темень такая, что видно только белеющий под ногами снег. Пять километров по бурелому за три часа. Почти каждый шаг — в перелет кустов. Пять километров — и котелок пота с каждого. И ещё одна сломанная лыжа — бойца пришлось отправить обратно по следам. Гадство… А ведь надо вернуться с докладом к шести утра. Что там в этом Опуево?
Малеев сказал командиру разведгруппы, что — возможно! не более! просто возможно! — в Малом Опуево штаб какой-то там мекленбуржской дивизии.
Деревья внезапно стали расступаться.
— Дорога, командир! Зимник! — остановился вдруг Ваня Кочуров, тот который тропил снег последние десять минут. — Глеб, позырь!
Отделение рухнуло в сугроб, скрипнув снегом. А потом, сержант Глеб Клепиков пополз вперёд. Рассмотреть — что там и как…
Глеб подождал в придорожных кустах минут пять. Тишина. Никого. Только звездное небо и тихое потрескивание замороженых веток… Тишина…
Сержант поднялся и боком — лесенкой переставляя лыжи — поднялся на дорогу.
— Наезженная. Машины ходят. И сани! — крикнул он, присев и поглаживая спрессованный снег.
На голове его была шапка, уши которой были плотно подвязаны под подбородком. А сверху был накинут капюшон белого маскхалата. Поэтому он сразу и не услышал, что его спиной появился сначала тонки, а потом все более басовитый гул автомобиля.
Когда он обернулся, было уже поздно. Легковая машина вывернула из-за поворота. Прыгать за обочину было поздно. И сержант Клепиков принял единственно верное решение — он развернулся лицом к синему, маскировочному свету фар и властно поднял руку, ладонью к машине — «Стоп!».
Бойцы его отделения, уже изготовившиеся к прыжку через дорогу, снова рухнули в снег.
Машина остановилась в метре от сержанта. Стекло опустилось и немец грубо облаял десантника. Что он говорил — сержант не понял, разобрав только одно слово — «Идиёттен». Водитель даже не понял, что перед ним русский.
Глеб лениво подошёл к дверце шофера и жутко улыбнувшись черным, обмороженным лицом, скомандовал:
— Хенде хох, скотина немецкая! Ком цу мир!
А самым главным аргументом для водителя оказался ледяной ствол СВТ, нежно коснувшийся арийского носа.
Немец скосил вытаращившиеся глаза на мушку винтовки и выполз из машины. Правда у него это получилось не сразу. Ручку заело. Пришлось сержанту слегка надавить винтовкой. Немец от страха сморкнулся большим пузырем. И зря. Потому как немедленно примерз к металлу. Глеб, правда, это не сразу заметил. Поэтому, когда он отдернул винтовку, даже удивился реакции фрица, завопившего от боли и схватившегося за лицо.
— Хлипкий какой… — сержант брезгливо снял с дула кусочки пристывшей кожи.
А десантники уже спористо окружили легковушку.
Клепиков наклонился и заглянул в моментально выстывший кузов. На переднем месте лежал фрицевский автомат. А на заднем — какой-то старик в высокой фуражке с меховыми наушниками.
— Вань, автомат забери…
Рядовой Кочуров вытащил автомат и закинул его за спину. А Клепиков изучал старика. Тот его взгляд понял по-своему — начал суетливо вытаскивать дрожащими руками свои вещи — маленький пистолет, зажигалку, золотые часы, серебряный портсигар… Потом протянул мешок, лежащий рядом.
— Братцы! Консервы! Хлеб! — радостно крикнул кто-то из бойцов. — И шоколад!
Клепиков сорвал витые погоны с плеч старика. Тот тонко вдруг закричал:
— Nein! Nein! Nicht Schiessen! Bitte! Bitte! Der Enkel! — и трясущимися руками стал тыкать открытым портмоне в лицо сержанту.
Клепиков от неожиданности отпрянул, потом уже оттолкнул руки немца.
— Чего он орет? — засмеялся Кочуров.
— Какать хочет… Вот и орет, — буркнул Клепиков. — Ладно, пошли.
— А этими что?
— Черт с ним. Стрелять не велено. А по лесу его не доведем до наших. Умрет от страха. Да и толку от него… Невзрачный какой-то старикашка.
— И водителя?