— Товарищ подполковник… Не надо матом… — Кузнечик неожиданно покраснел лицом и сделал шаг вперёд, закрывая Наташу собой…
А она вдруг заплакала.
И эти слезы вдруг…
Тарасов словно натолкнулся на какую-то невидимую никому, кроме него, стену. И имя это стене было… Надя… Он вдруг увидел, что эти совсем ещё юные — Господи! Ей восемнадцать, ему девятнадцать!!! — любят друг друга. Она только и умела, как переводить испуганную речь пленных, он только и умел командовать такими же мальчишками-головорезами. Сердце защемило…
А вслух комбриг сказал:
— Ничего не понимаю! Объясните, лейтенант Олешко!
Тот совершенно по-граждански пожал плечами:
— А что тут объяснять, товарищ подполковник. Мы с Наташей любим друг друга. И хотим пожениться.
— Давно?
— Очень. Уже два дня.
Тарасов прикусил губу. Два дня на войне — это вечность. Да ещё и в тылу врага…
— Свадьбу отложу, — ответил он, прищурившись. — Завтра операция. Когда выйдем в наш тыл, тогда и будем вас женить. Всей бригадой.
— Нет! Мы сегодня хотим! — Наташа вышла вперёд и упрямо посмотрела на Тарасова. — Завтра может быть поздно.
Подполковник не успел ответить. На его плечо опустилась исхудалая рука Мачихина:
— А они правы, Ефимыч… Завтра может быть поздно… Отойдем?
— Ждите, — бросил влюбленным Тарасов. И отошёл с комиссаром шагов на десять, мешая трофейными ботинками грязь и снег новгородских болот…
— Как думаешь? — шепнул Наташе лейтенант Димка Олешко, научившийся целоваться позавчера. Научившийся убивать месяц назад…
— Комиссар уговорит, — шепнула ему переводчица техник-интендант третьего ранга Наташа Довгаль.
— Думаешь?
— Думаю…
— Люблю…
— И я…
Они яростно сцепились руками, ожидая разговора — нет! Приговора! И смотрели, как подполковник, сложив руки за спиной, молча кивал бурно жестикулирующему комиссару.
Потом буркнул что-то, развернулся и рявкнул на адъютанта:
— Писаря сюда!
А потом резким шагом подошёл к Кузнечику с Наташей.
— Рота в курсе?
— Так точно, товарищ подполковник! — вытянулся Олешко. А Довгаль добавила:
— Как же не в курсе-то…
— Как бойцы отнеслись? — спросил подошедший за комбригом Мачихин.
— Ну…. Вроде нормально… — застеснялся Кузнечик.
Тарасов неодобрительно покачал головой. А Мачихин опять положил ему руку на плечо:
— Ты, лейтенант, не «вроде» должен знать, а точно! Как же ты жене своей объяснять будешь — где и с кем задержался? Тоже — «Вроде я тут с ребятами засиделся…» Так?
— Товарищ комиссар! Вы за нашу семейную жизнь не волнуйтесь! — вступила в разговор Наталья.
— Ваша семейная жизнь в тылу у немцев это моя жизнь! Понятно? — прикрикнул на них Тарасов. Мачихин снова чуть сжал его плечо.
А из-за другого плеча выскочил адьютант Михайлов:
— Как просили, товарищ подполковник, вот печать бригады, вот бланки…
— Хххе — опять качнул головой Тарасов. И, чуть присев и положив на колено серый лист бумаги, что-то зачеркал на нм карандашом. Потом дыхнул на печать и смачно шлепнул по бланку.
— Первый раз, блин, женю… — ухмыльнулся он. — Что тут говорить-то надо, а комиссар? — повернулся он к Мачихину.
Тот по-доброму улыбнулся:
— Ты женат-то, а не я…
Тарасов улыбчиво повернулся к новобрачным:
— Объявляю вас мужем и женой, в общем! Документ вот, а в книжках красноармейских мы дома штампы поставим. Как вернемся. Договорились?
— Так точно, товарищ подполковник! — а голоса-то у Наташи с Митей дрожали…
— Шагайте по подразделениям. трёхдневный отпуск получите за линией фронта.
— Николай Ефимович… — укоризненно протянул Мачихин. — Ну, нельзя же так…
— Не понял, товарищ комиссар? — развернулся Тарасов к Мачихину.
Вместо ответа тот махнул рукой адъютанту. Тот протянул комбригу вещмешок.
Тарасов засмеялся от неожиданности:
— Вот я старый пень. Забыл совсем…. Держите подарки, ребята!
Кузнечик смущено взял из рук командира бригады худой мешок.
— Удачи вам. И детишек нарожайте после войны! Лады? Пойдем, комиссар!
Скрипя мокрым мартовским снегом командир и комиссар бригады удалились в подлесник.
— Комиссар, собери-ка политработников. Пусть объявят по бригаде, что свадьбу играем сегодня.
— Понял тебя, командир, сделаем…