— Поешь, мой хороший… — сказала она потом.
Он улыбнулся. Неловко приподнялся. Отломил от буханки кусок и молча протянул ей. Она откусила крохотный кусочек и на открытой ладони поднесла к его лицу.
Аккуратно, слизывая каждую крошку, он больше целовал ее ладонь, чем ел. Отталкивал только для того, чтобы она тоже поела. И не было в этом мире вкуснее этого промерзлого, старого куска хлеба.
— Хочешь ещё? — потянулся он за буханкой.
— Хочу. Не хлеба…
Он остановился в недоумении, вытащил из вещмешка тушёнку и фляжку с водкой.
Наташа засмеялась, как смеются счастливые женщины над смешными своими мужчинами. И потянула Митьку к себе. И вскрикнула неожиданно:
— Ой!
— Что? — испугался Кузнечик, и, резко разогнувшись, ударился головой о низкий потолок.
— Меня кто-то за волосы держит… — испуганно сказала она.
— Тише, тише, сейчас… — он нащупал в темноте ее косу. Провел рукой по ней.
Оказалось, коса просто примерзла к холодной стенке земляночки. Морозы по ночам ударяли все ещё не слабо, хотя радостные дни весны сорок второго уже сгоняли черный снег сорок первого.
А молодожены и не замечали этого. На то они и молодожены…
Он подышал на заледеневшие волосы Наташи. Потом, непослушными, давно опухшими пальцами, осторожно дернул и освободил ее.
— Смешная ты моя…
Вместо ответа она ткнулась ему в грудь.
— Повернись-ка ко мне спинкой, — поцеловал он ее в макушку. Она кивнула молча.
— Чтобы волосы не примерзали к земле, да?
— Да, моя хорошая, да… Какая нежная кожа у тебя?
— Где?
— Везде… Утро ещё далеко…
А где-то вставало солнце. Небо серело, низкие облака обнимали друг друга, живая тишина плыла над лесом. Ангелы пошли на посадку.
— Товарищ лейтенант! Подъем! Извините, но приказ! — кто-то дергал лейтенанта Олешко за ногу…
12
— Невероятно! То, что вы рассказываете — просто невероятно, господин Тарасов. Женщина и война — это нонсенс! Тем более, что женщина в подразделении — это всегда путь к моральному разложению!
— Это вы про ваши солдатские публичные дома? — ухмыльнулся Тарасов.
— Нет, — отрезал фон Вальдерзее. — Публичные дома — это необходимость. Солдат должен расслабляться. Иначе он превращается в зверя.
— Что, и тут, в котле, у вас есть проститутки? — удивился подполковник.
— Увы, нет возможности их содержать. И поэтому некоторые солдаты и даже офицеры вынуждены вступать в связи с русскими женщинами. Впрочем, мы на это смотрим без особого осуждения. В конце концов, победители имеют право внести свежую кровь в побежденный народ.
— Вы ещё не победители, — ответил Тарасов.
— Это дело времени, — отмахнулся фон Вальдерзее.
— Знаете, герр обер-лейтенант, мы прекрасно знаем, что некоторые женщины вступают в связи с вашими солдатами и офицерами. Более того, мы даже сталкивались с такими женщинами.
— Где?
— В том самом Опуево.
Обер-лейтенант вдруг заколебался. Он пытался соблюсти грань между разговором по душам и допросом. С одной стороны, чем ближе контакт с допрашиваемым, тем больше он расскажет. С другой стороны, Тарасов — как это говорят русские, тертый калач? — прекрасно знает все уловки и хитрые ходы. Сидит и улыбается. И сравнивает со следователями НКВД.
— Давайте-ка, господин подполковник перейдем к делу… — решил обер-лейтенант.
— Давайте, — пожал плечами подполковник.
— Расскажите об операции в районе Большого и Малого Опуево…
Транспортников так и не было. А значит бригада оставалась без продуктов, боеприпасов и медикаментов ещё как минимум на день. А это ещё несколько десятков ослабленных, обмороженных и… и умерших без необходимой помощи.
Бригада таяла на глазах. А приказа на атаку немецких продовольственных складов так и не было.
— К черту! — первое, что сказал Тарасов Мачихину после того, как отоспался в своем блиндаже после удачной ночи.
— Что к черту? — удивился комиссар. — Попей-ка чаю.
Чай ещё был, да… Им и спасались от голода. Правда, от большого количества жидкости и постоянного холода, не выдерживали почки. Минут через десять после очередной кружки мочевой пузырь переполнялся. Причем, неожиданно и резко. Главное, успеть расстегнуть штаны. Иначе обжигающая вначале моча моментально замерзала и белье буквально примораживалось к коже. В обычных условиях — ерунда. Забежал в тепло, отогрелся и нормально. А тут доходило до ампутаций…
Тарасов хлебнул пару раз из поданной комиссаром кружки. А потом сказал: