— А дальше?
— Дальше не знаю. Наверное, расстрелян.
— Меня интересует ваша жизнь, — строго сказал обер-лейтенант.
— Ах, вот как… Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток…
Так бывает только в романах.
Молодой млалей шагал по весенней, майской Москве, сверкая кубиками на новенькой гимнастерке. Девчонки весело хихикали в ответ на его взгляды. А он хмурил брови и старался казаться серьезным!
— Надя?!
— Извините?
Рыжая короткая прическа вразлет, тот же маленький носик…
— Я Коля… Простите, Николай Тарасов.
И, совершенно по старорежимному, кивнул:
— Девятнадцатый. Пермь. Муж. Помните?
Она, испуганно оглянувшись, схватилась за рукав гимнастерки.
— Пойдемте гулять, рука об руку, Вы не против?
И потащила его по асфальтовой дорожке вдоль пруда.
— Вы тот мальчик, да? Коля? С которым в машине ехала?
И почему он тогда не обиделся на мальчика? Может быть, ей было бы легче жить…
— Ваш муж собственной персоной!
Она засмеялась и сжала его локоть.
Какой-то пожилой брюнет, сидящий на скамейке, неодобрительно поджал губы и сжал свою трость. Правый глаз его был черный, левый почему-то зелёный. Сидящий же рядом со стариком лысый мужчина посмотрел на них печально. Впрочем, выходной, на Чистых Прудах сегодня половина Москвы отдыхает. Кого только тут нет…
— Вы уж простите меня, Коля, что я так по-хамски себя повела тогда. Ударила вас наганом…
— Хм… Хорошо не пристрелили… — улыбнулся он.
Надя виновато посмотрела на лейтенанта. Господи, какие глаза… Батюшка бы велел перекреститься…
— Мороженое, кому мороженое? — внезапно подкравшись, заорала почти в ухо Тарасову тетка с ящиком холодной сладости.
Они взяли по шарику ванильного — оказалось, что ванильное они оба больше любят — и зашагали дальше.
Когда рядом не было людей, Надя рассказывала о себе.
Дочь золотопромышленника Келлера зачем-то вступила в партию эсеров. Хотела освобождать народ от царского ига. Было-то ей всего семнадцать… А вот понесло же за счастье народное… В восемнадцатом расстреляли семью. Маму, отца, двух братьев и сестричку… Из-за нее и расстреляли. В ЧК узнали, что дочь осталась в боевой организации и даже принимала участие в восстании Савинкова в Ярославле. Это были страшные дни…
Город полыхал ровно в аду. Обложенный со всех сторон красными войсками. Вырваться удавалось единицам. Наде повезло…
Месяц она отсиживалась в лесах, прячась от чекистов. Иногда притворялась тифозной больной, ради этого пришлось подстричься.
— Да, я помню. Волосы у тебя короткие были. Как у мальчика, — осторожно улыбнулся Николай.
— Да… С тех пор так и не отросли. Хотя сейчас так модно…
Перекладными она отправилась в Сибирь. Где на поезде, где на телегах, а потом на санях, а где и пешком.
Добралась только до Перми, где ее и свалила испанка… А встала на ноги, когда двадцатидевятилетний белый генерал Пепеляев уже отступал обратно, к Уральскому хребту.
— Я помню… Ты тогда грозилась ИМ — выделил Николай голосом слово — мандатом…
Надя засмеялась:
— Это был листок из «Арифметики» Магницкого…
— Да ладно? — удивился млалей. — Там же печать была! Я же видел!
Девушка захохотала:
— И ты тоже поверил? Это был библиотечный штамп!!
— Поверил! — глупо улыбаясь, ответил он, А если бы они не поверили? Если бы грамотный среди них оказался бы?
— Если… Тогда бы мы с тобой тут не гуляли!
Он взял ее ладошку и осторожно погладил. Она посмотрела ему в глаза. Но руку не отняла. Мимо пробежала веселая девчушка с воздушным шариком.
— А потом я сбежала. А ты?
— Я тоже… И больше не вернулся к белым.
— Я вернулась в Москву. Как-то жила, сама не понимаю как. Но вот жила.
— А сейчас?
— И сейчас как-то живу. Работаю в паровозной газете «Гудок». А ты?
— А я, как видишь… — он одернул гимнастерку.
— И что, тебя бывшего белогвардейца взяли в Красную Армию?
— Да у нас половина воевала то у красных, то у белых, — настала очередь смеяться Коли.
— Смотри… Церковь открыта… Давай зайдем? Не боишься?
— Кого мне бояться? — удивился Тарасов.
— Ну, ты же красный командир!
— Ну и что? Красный командир не должен никого бояться!
— А меня боишься?
— Немного…
— Пойдем!
Через час они повенчались…
Младший лейтенант Митя Олешко шёпотом материл упавшего на снег бойца. Упавшего и ни как не желавшего вставать. Мелкий снег хлестал пургой по щекам, красноармейца заносило снегом.