— Она забыла принести мою воду со льдом.
— Можете взять мою, если там что-то есть. — Он потряс свой термос и отдал его ей.
— Спасибо огромное.
— Когда вы выспитесь... — начал он и отвел от нее взгляд.
Не на письмо ли он смотрел?
—...мы могли бы выпить что-нибудь вместе.
В каком-то смысле она попала в ловушку. Она ответила:
- Да.
— Позвоните мне, когда проснетесь.
— Хорошо, — она начала нервничать. — Желаю вам тоже хорошо поспать.
— О, я не сплю. — И, не дожидаясь, пока она уйдет, он повернул к ней свой огромный слоновий зад. Она вышла и поспешила к себе: очень уж соблазнял ее термос с ледяной водой, но, придя в свою комнату, она выпила эту воду осторожно, будто она могла иметь вкус не такой, как обычная вода.
III
Она не могла заснуть: толстый старик обрел индивидуальность после того, как она прочитала его письмо. Она не могла не сравнить стиль его письма со стилем Чарли. «Пожелав тебе доброй ночи, милая моя, я пойду спать с легким сердцем и мыслями о тебе». В письме же мистера Хикслотера была какая-то двусмысленность, что-то похожее на угрозу. Неужели этот старик мог быть опасен?
В половине шестого она позвонила в 63-ю комнату. Это было совсем не то приключение, о котором она мечтала, но тем не менее — приключение.
— Я проснулась, — сказала она.
— Хотите чего-нибудь выпить? — спросил он.
— Да. Встретимся в баре.
— Только не в баре. Там за бербон 5 бешеные цены. Все, что нужно, я уже достал.
Она чувствовала себя так, будто ее привели на место преступления, и ей потребовалось собраться с духом, прежде чем постучать в дверь.
На столе стояли бутылка «Оулд Уокер», ведерко со льдом, две бутылки содовой. Как и книги, напитки могут сделать комнату обитаемой. Мистер Хикслотер предстал перед ней, как человек, по-своему борющийся с чувством одиночества.
— Садитесь, — сказал он. — Устраивайтесь поудобнее. («Как в кино»). Он начал наполнять два высоких стакана.
— Я чувствую себя ужасно виноватой. Я заходила к Вам за водой, к тому же я умирала от любопытства... словом, я прочитала ваше письмо, — призналась Мэри.
— Я понял, что кто-то читал его.
— Извините.
— Выбросьте из головы! Это всего-навсего письмо брату.
— Это не мое дело...
— Послушайте, — перебил он, — если бы я пришел в вашу комнату и нашел открытое письмо, я бы тоже его прочитал, разве нет? Только ваше письмо было бы поинтересней.
— Почему?
— Я не пишу любовных писем. Никогда не писал, а сейчас уже слишком стар для этого.
Он сел на кровать, на единственном легком стульчике сидела она. Его живот под спортивной рубашкой висел тяжелыми складками, ширинка на брюках немного расходилась. Почему толстые мужчины никогда не застегивают ее до конца?
— Хорошее виски, — сказал он, отпив глоток. — А чем занимается ваш муж? — Это был его первый вопрос о личном, после разговора в бассейне, И он застал ее врасплох.
— Он пишет о литературе. Поэзия восемнадцатого века, — добавила она. В данном случае это прозвучало как-то бессмысленно и незначительно.
— О!
— А вы что делали? Я имею в виду, когда работали.
— И то и се...
— А сейчас?
— Наблюдаю, как идет жизнь. Иногда разговариваю с кем-нибудь вроде вас. Ой, нет, я не имел в виду, что когда-либо встречал такого человека, как вы, — это прозвучало бы как комплимент, если бы он не добавил, — жену личности.
— Вы читали его сборник?
— Да ну... Они издают такие толстые книжки... У меня терпенья не хватает. Поэзия восемнадцатого века! Все-то они знают... и как писались стихи в те далекие дни, да?
— Да, — неуверенно произнесла она, не понимая, издевается он над ней или нет.
— В школе мне нравилась одна поэма. Единственная поэма, которую я запомнил. Лонгфеллоу, кажется. Вы читали когда-нибудь Лонгфеллоу?
— Честно говоря, нет. Теперь в школе его уже мало читают.
— Что-то о «Бородатых испанских моряках», и еще о чем-то, и о тайне кораблей, и что-то еще о море. Не так-то хорошо я ее сейчас помню, но учил-то я ее шестьдесят лет назад, кажется, или даже больше. Вот это были дни!
— Девятисотые годы?
— Нет-нет, я имею в виду пиратов: Кид, Синяя Борода и все эти парни... и Карибское море. Частенько они там шалили. Да? А сейчас посмотришь на этих женщин, которые гуляют тут в шортах, и сразу настроение портится. — Бербон развязал ему язык. Она вдруг поняла, что никогда ни один человек на самом деле не вызывал у нее любопытства; она любила Чарли, но ее любопытства он не возбуждал... может, только в сексе, но она слишком быстро удовлетворила свое любопытство.