Она спросила:
— Вы любите свою сестру?
— Да, конечно, а что? Откуда вы знаете, что у меня есть сестра?
— А Джо?
— Ну да, вы же прочитали мое письмо. О, Джо тоже о’кей. — О’кей?
— Ну, вы знаете, как это бывает между братьями. Я сейчас в семье старший. Был еще один брат, но он умер. Моя сестра на двадцать лет моложе меня. У Джо есть средства. Он присматривает за ней.
— У вас средств нет?
— Были, но я не смог ими правильно распорядиться... И вообще, мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне.
— Мне интересно. Поэтому я прочитала ваше письмо.
— Вам? И это я вам интересен?
— И такое может быть, разве нет?
Она смутила его; теперь она была хозяйкой положения. Она почувствовала, что вырвалась из ловушки, она была свободна, могла встать и уйти, если б ей того захотелось, а могла еще ненадолго остаться; право выбора было за ней.
— Выпьете еще бербон? — спросил он. — Но вы — англичанка. Вы, наверное, предпочитаете шотландское виски?
— Лучше не смешивать.
— Правильно. — Он налил ей еще. — Интересные мысли приходят в голову, — сказал он. — Иногда мне очень хочется ненадолго вырваться отсюда. Что вы думаете о том, чтоб пойти куда-нибудь еще пообедать.
— Это было бы глупо, — ответила она. — Оба мы заплатили здесь за пансион, так ведь? А там нам в конце концов предложат то же самое. Помидоры и мелкую рыбешку.
— Не знаю, что вы имеете против помидоров. — Но против ее доводов в защиту экономии он ничего возразить не мог: первый раз она была в компании американца-неудачника. Таких можно увидеть на улицах... Но тех молодых людей, которые приходили в их дом, все ж нельзя было назвать неудачниками. Профессор
романских языков, наверно, надеялся возглавить университет — успех бывает относительным, но все же остается успехом.
Он налил еще один стакан.
— Я выпью весь ваш бербон, — сказала она.
— Это хорошее дело.
Она была уже немного пьяна, и в голову ей лезло всякое, что только казалось относящимся к теме. Она сказала:
— Эта вещь из Лонгфеллоу... Мне попадалось что-то... «мысли о юности давние, давние мысли». Я, должно быть, где-то читала об этом. Был такой припев, кажется?
— Наверно, я не помню.
— Вы мечтали быть пиратом, когда были маленьким?
Лицо его озарила совершенно счастливая улыбка.
— И цели своей достиг. «Пират» — так меня Джо однажды назвал.
— А спрятанных сокровищ у вас нет?
— Джо знает меня слишком хорошо, чтобы послать сотню долларов. Но, если его хорошенько напугать, что я приеду, он может послать пятьдесят. А проценты были — двадцать пять. Он не мелочный, но глупый.
— Как это?
— Уж он-то должен понимать, что я не вернусь. Я никогда не сделаю такого, что может причинить боль моей сестре.
— Что бы вы сказали, если бы я пригласила вас пообедать со мной.
— Нет. Так дело не пойдет. — В некоторых вещах он был явно очень консервативен. — Сами же сказали, что вам не хочется бросать деньги на ветер. — Когда от бутылки «Оулд Уокер» осталась половина, он сказал:
— Да, вам бы не мешало сейчас что-нибудь поесть, пусть даже помидоров или рыбешки, как вы ее называете.
— Вас действительно зовут Хикслотер?
— Что-то вроде этого.
Они спустились вниз по лестнице, осторожно ступая друг за другом, след в след, как утки. В ресторане пансионата воздух к вечеру был просто раскален, и мужчины сидели и потели в пиджаках и галстуках. Они прошли вдвоем через бамбуковый бар в кофе-бар, освещенный свечами, от чего было еще жарче. За соседним столом сидели двое молодых мужчин, стриженных под «ежик» — это были не те же самые парни, которых она видела раньше, но похожие. Один из них сказал: «Я не отрицаю, что у него есть определенный стиль, но даже если ты обожаешь Теннеси Вильямса...»
— Почему он назвал вас «пиратом»?
— Было дело...
Когда они стали решать, что же заказать, оказалось, что и выбирать, кроме мелкой морской рыбы и помидоров, было нечего, и она снова предложила ему свои помидоры; он, по-видимому, ожидал этого и для нее это стало уже привычным. Он был старым, с его стороны не было попыток заигрывать с ней, которые она могла бы с полным основанием отвергнуть — да и как бы мог такой старый мужчина заигрывать с женщиной ее возраста? — и все же ее не покидало чувство, будто ее затянуло в конвейер. Она уже не могла решать, что будет потом, и в душе уже начала немного паниковать. Она была бы напугана еще больше, если бы не выпила бёрбона больше обычного.
— Отличный был бёрбон, — заметила она лишь затем, чтобы прервать паузу, и тут же об этом пожалела: он воспользовался предоставленной возможностью: