-А после? – не выдержал паузы его собеседник. – Когда вы возвратились?..
-Когда я возвратился, на следующий день застрелился Георгий, – вздохнул Его Величество. – Я только под утро прикорнул, а через час-полтора пришлось подниматься, да на опознание ехать. Выстрелом череп разворотило так, что узнавать пришлось по рубцам…
Достий побледнел и сглотнул, поневоле вообразив себе эту картину.
– Свидетельство о смерти оформили честь по чести, в комнате порядок наводить принялись, я сюда вернулся сам не свой, тут-то меня Теодор и встречает. Я думал – уж всыплет, чтоб мало не показалось, потому что стоило бы. Но он тогда всех подробностей не знал – просто, оказывается, ему Баль сообщил, с какими новостями меня утром подняли. Давай, говорит, займусь панихидой и прочими делами, ты-то, небось, ни бельмеса не понимаешь, что вообще тут делать полагается. И прав, опять же, был. Я никогда сам такого рода делами не заправлял. Даже когда отец помер – свалил все на Синод, пусть их, вожжаются, у меня своих хлопот был воз и тележка… Так оно и вышло, что не было бы счастья, да несчастье помогло. Теодор тогда как почуял, что больше некому, только он один и сгодится для этого дела – заговорил, отмер, к людям выходить стал. Все ему казалось, они глядят на его руку, хотя это глупость вообще-то. Сразу после войны и пострашнее бывали красавцы. Это он еще Дыбу не видел – тому осколками так лицо посекло, что родная мать не узнала… – монарх снова глотнул из стакана воды, и поболтал ее задумчиво, по привычке – будто в том стакане выпивка была.
-Я его стал выманивать хоть потрапезничать в столовой, из его-то каморки. Вбил он себе, понимаешь, в голову, будто там ему удобно! Как будто там хоть кому-то может быть удобно!.. Да под этой лестницей вообще надобно совки со щетками держать, а не людей… Ну да Теодора поди, уломай: стоял на своем до победного. Я уж и ковырял его, и с Балем советовался – что с ним делать, с таким. Будто в плену часть него самого осталась. Поиски наши, тем часом, шли ни шатко, ни валко: то одно отвлечет, то другое. А Теодор тем временем захандрил совсем. Напридумывал себе всяких ужасов, конечно. Но я время выкроил, своих поднял, пока концов не нашел, Баль картотеку всю перешерстил, хронику эту свою, но в конце концов, у нас сошлись показания. Мы в ту деревеньку потихоньку отправились, Теодору не говорили. Баль тогда так сказал – а ну как в итоге нуль выйдет, вдруг тебя там нет или ты уже почил в бозе, как тогда это сказать Теодору, которого уже надеждой окрылили? Этакая новость и убить способна. Так что мы ничего ему не сказали. А уж что было дальше ты и сам знаешь. Баль настоял, что сначала написать нужно, не то черт знает что выйдет: явились на ночь глядя двое проходимцев, и рассказывают небылицы о дворцах и столицах…
Достий, кивая, по мере рассказа, понемногу тоже соединял концы с концами, и в его голове история обретала все больше ясности, и все меньше в ней оставалось белых пятен.
-Я, опять же, думал, что едва только вы встретитесь – как все пойдет как по маслу. Ты обрадуешься, Теодор тоже, на радостях кровать сломаете… А вы прямо такими паиньками ходили примерными, что в округе молоко скисало. Ну, ну, не красней – что вот за манера у тебя такая? Как у тебя выходит краснеть от каждого слова-то?.. Ох, помню, попытался я тебя надоумить, так ты бедный чуть не под стол от меня спрятаться норовил…
-Но уж больно вы… смелый шаг мне внушали, – вздохнул Достий, запнувшись на сомнительном слове. Он по сей день смущался припоминать свой ночной визит к святому отцу – в сутане на голое тело.
-Может и смелый, – не стал спорить с ним монарх, – зато как помог-то! Нечто я не знаю, чего присоветовать!..
Достий подумал, что будь тут рядом Бальзак, он бы ядовито добавил, мол, «кто ж, если не вы», и Император бы гордо согласился.
-Ты вот, может, и не задумывался о таком никогда, – продолжал тем часом Его Величество. – Рассматривал свой шаг, как вольность какую недопустимую. А поставь-ка себя с другой стороны.
-С какой же это – с другой? – не понял Достий.
-Да со стороны человека, к которому приходят в подобном виде… Это ли не доверие к нему, это ли не самое лучшее доказательство своей уверенности относительно него?.. Говорил и повторю тебе… Лично я счастлив был. И полагаю, Теодор – тоже.
-Вы?! – опешил Достий, едва ли будучи в силах вообразить себе подобного рода «недопустимую вольность» в исполнении Высочайшего Советника.
-Разумеется. Оно-то конечно, когда спишь раз в трое суток и то урывками, и носишься, как угорелый, под обстрелом, не так от этого голода мучаешься. Но одному все равно несладко… Ну полно тебе краснеть. Я о том толкую, что рядом родного человека нет. Не обнимешь его, и он тебя не обнимет. Поначалу-то вовсе уснуть не мог спокойно – какое там «спокойно», Баля под боком нет… После, конечно, усталость свое брала. Как в столицу случалось вырваться – из рук его не выпускал. Так-то, конечно, и страсть жарче, но рано или поздно любая страсть оканчивается, а человек – человек остается.
Достий кивнул. Уж в который раз он отмечал, что беседы с некоторыми его близкими на тему отношений всегда оказываются не такими, как он от них ожидает.
-А без того, кто тебе люб, одному ох как нелегко, ты, я полагаю, это знаешь. Самому, небось, случалось просыпаться от того, что он во сне с тобой, а глаза откроешь – и снова один.
Достий поневоле опять кивнул. Чего греха таить, бывали у него такие сны, и печально после них оказывалось пробуждение…
- Ну вот. А то была морока – месяца три не выбирался из окопов, отрезало сообщение со столицей, так пока из окружения вышли – и не переписывались даже. Дело к ночи ладилось, сижу в блиндаже, карту размечаю, голова чугунная, злой, как черт. Тут прибегает вестовой – дескать, курьер из столицы!.. Зови, говорю, а сам уже не свой – это что должно было случиться, чтоб в такое время и курьер… Входит человек в плаще, дверь за собою запер, прошел пару шагов к столу и тут я слышу, что из-под капюшона вполне знакомый голос ко мне обращается. «Мой Император – говорит – должен вам заметить, что организация помещения для личного состава у вас прескверная…». Я так рот и открыл. Потом-то уж мне не до того было: он плащ скинул, а под ним совершенно ничего… Хорошо, что все, что вкопать можно было, там вкопали. Не то, как пить дать, своротили бы чего-нибудь, пока радовались встрече…
Достий жалобно пискнул. Он не знал, как попросить не смущать его эдакими повествованиями, и вместе с тем дать понять, что он осознает стремления рассказчика сделать для духовного брата что-то хорошее. Писка же для такого сложного сообщения, совершенно очевидно, было недостаточно.
-Без приключений все обошлось, – снова истолковал этот звук на свой манер рассказчик. – Его никто в лицо не знал, это был первый и последний раз, когда он в войну нос дальше дворцовой ограды высунул…
Тут в дверь настойчиво постучали.
-Я занят! – рявкнул Наполеон, не оборачиваясь.
-У вас назначено, – ядовито отозвался с той стороны Бальзак. – Уже почти что три.
-Так много?!
-Вообразите себе.
Император вскочил и заметался, спешно собирая нужные бумаги, а Достий сидел, будто отрезанный от мира, укладывая в голове поведанную ему чужую историю.
Отец Теодор посетовал как-то, что политика, с коей имели дело Наполеон и Бальзак – это явление неприятное и скользкое. Достий слушал и не верил – не укладывалось у него в голове, что Император и Советник заправляют какими-то темными делами, да еще и масштабах целой страны. С этим измышлением юноша уже привычно обратился к Бальзаку – они как раз проходили по истории период дворцовых переворотов в их империи, тогда еще королевстве, времени смутном и во многом таинственном. Советник его внимательно выслушал и ответил обстоятельно и серьезно, в обычной своей манере.