- Я знаю, что Теодор так отзывается о нашей деятельности, но ничего дурного в его словах не слышу, – заметил он, сцепляя бледные свои пальцы перед собой в замок. – Он всего лишь выражает свое мнение касательно этого предмета. Святой отец очень прямодушен и все вопросы предпочитает решать напрямик. Таков у него склад характера, что хитрить он не умеет. Не его это стезя – интриги. Скрытничать он еще как-то способен, а вот напрямую обманывать… Потому и ворчит. Что до нас с Его Величеством, то мы и люди другого склада, и работа от нас принципиально иного подхода требует. Император наш напорист, и свое берет не мытьем так катанием, в том числе и уловками. Что же до меня, то политика представляется мне похожей на своеобразную логическую игру, навроде той, что с разноцветными фишками и картой местности – ты ее видел однажды.
- Господин Советник, – не сдавался Достий, – но правда же, отчего люди всякие государственные дела подобным образом решают? Отчего усложняют все?
- Не усложняют, Достий, – терпеливо отозвался собеседник. – Напротив даже. Если бы все говорили исключительно правду на мировой арене – что бы началось? Тут уместным будет сравнение с правилами этикета. Ты ведь сам вежливо себя ведешь с тем, кто даже неприятен тебе бывает, верно? Так и здесь.
- Так ведь хитрят не только ради того, чтобы неприязнь скрыть! – никак не унимался Достий. – Хитрят и ради выгоды, и ради того, чтобы у соседа кусок урвать. Вот Конгломерат нам перед войной авиацию попортил…
- Это верно: зачастую, «цель оправдывает средства». И все равно – «этикет» надо соблюдать до последнего: первого, кто оступится, всегда делают виноватым.
Наслушавшись таких пояснений, Достий лишь головой покачал, когда узнал – скоро во дворец к Императору пожалуют господа из Конгломерата, на важную встречу. Более того, речь на этой встрече пойдет об окончательном выведении войск с территории графств и передаче управления тамошним властям. Достий, всякий раз думая об этих визитерах, ёжился чуток – никак не мог забыть бледного, будто покойник, Императора, его заикание, и разрушенное крыло дворца. Может, приезжие дипломаты и не имели ничего общего с генералом Пансой, но настороженность вызывали. Да и если послушать Бальзака, они хоть на святых книгах клясться могли, эти дипломаты, – и врать при этом беззастенчиво. Про себя юноша решил, что раз уж приедут к ним гостить бывшие враги – он будет держать ухо востро, никаких непотребств не допустит! Оно и без него, конечно, хватало наблюдателей да охраны, но мало ли…
Так же, все не покидала его и недоуменная оторопь: как же так, уроженец этого самого Конгломерата тут пол-дворца с землей сравнял, едва не развязав новой войны, а Его Величество собирается войска с территории выводить?.. Бальзак и на этот вопрос ему ответ дал – услыхав, о чем толкует собеседник, отложил утреннюю газету, и спокойно разъяснил, что решения в таких переговорах – что-то вроде фигур на доске, их переставляют, в надежде получить самый выгодный результат. Ради долгожданного мира, пускай и установленного из-под палки, под угрозой учинить из самовольства отставного генерала настоящее светопреставление, и ославить соседей на весь белый свет, Наполеон готов был пожертвовать не только половиной своего дворца, но и еще очень многим. Переговоры же нужно свести к тому, чтобы империя осталась той стороной, кто выставляет условия, и чей голос будет иметь наибольший вес. Это, сказал Бальзак, все равно, что иметь за спиной увесистую палку, разговаривая со злым псом – пусть рычит и скалит зубы сколько влезет, лишь бы делал, что ему велено.
И еще одна истина, теперь уже авторства миледи Георгины, была неоспорима: в столице, и конкретно в императорской резиденции, развлекаться не умели. Если уж на свадьбе все словно не могли оторваться от своих обязанностей, то на вечернем приеме в честь визитеров и вовсе никто расслабляться не собирался. Господин Советник неоднократно упоминал, сколь важные политические дела решаются за бокалом шампанского.
Памятуя об этом, Достий окончательно заробел, входя знаменательным вечером в парадную залу – одну из тех, что пострадали от взрыва менее. В считанные дни здесь навели всяческий лоск, стены, «украсившиеся» выщерблинами, задрапировали кремовым атласом, свет искусно приглушили, чтобы скрыть трещины в куполообразном потолке – и вот, зала вполне была готова встречать сановитых визитеров.
Вообще же с самим выбором ее, этой залы, было изрядно мороки. Бальзак настаивал на том, чтобы дорогих гостей провести таки по местам «боевой славы», да дать почувствовать всю тяжесть ответственности, однако Наполеон только отмахнулся.
-Скажут еще, что запугиваю, – неприязненно буркнул он. – Ну их в качель, не желаю связываться. Найди что-нибудь попристойнее… Все равно что. Лишь бы они у меня в передней не топтались, а так мне без разницы.
И Советник нашел. Скрупулезно обошел все пригодные помещения, придирчиво изучив каждое – Достий знал это доподлинно, так как сопровождал его, посильно помогая. Попутно они составили новую опись, и теперь можно было сравнить, за какой срок какие работы были проведены. Конечно, обломки уже вынесли, однако так скоро восстановить бреши в стенах, и паче того – украсить их – было невозможно.
Достий видел списки материалов, каковые вменялось в обязанность закупить и использовать для восстановительных работ. Впервые он прочитал о таких дивных вещах, как черлень, гашеная валльская известь, иберийская мумия, келлерская земля, железный сурик и прочие. Бальзак вкратце о них поведал, пока черкал в своей копии перечня.
В конце концов, выбор пал на Гербовый зал. К нему вела пышная лестница, украшенная вереницей аллегорических скульптур, исполненных в эллинском стиле. Достия она смущала – несмотря на то, что, казалось бы, струящиеся одежды облекали Истину или Справедливость с голову до пят, хитрец-ваятель все же умудрялся расположить складки таким образом, чтобы оставить на виду все изгибы тела. К тому же то и дело норовил излишне заголить руки, а то и обнажить грудь какой-нибудь фигуры, что уж было совсем смутительно. Впрочем, должен был сам себе признаться молодой человек, уж пускай лучше так – эллинская древняя культура чтила телесную красоту – чем салонные потуги употреблять мифических героев в своих целях. Многие художники пользовались умозрительной вседозволенностью чужой культуры. До чего же смущали Достия все эти игривые наяды, зефиры, картины праздничных плясок, открывающие нескромным взглядам чересчур, на его вкус, много…
В Гербовом зале, хвала Отцу Небесному, ничего подобного не водилось. Он был подчеркнуто строг и выверен, выдержан в едином стиле. Здесь царствовала сдержано-багровая гамма, глухая и основательная. Половицы паркета и панели на стенах, к сожалению, были оцарапаны,что изрядно портило всю картину. И если на счет пола еще можно было предпринять маскирующие шаги при помощи мастики, то стены пришлось прятать под драпировками: три из них затянули кремовой атласной тканью, выписанной, ради такого случая, из Ливона – города, славящегося мануфактурной промышленностью (такая пастельно-нежная гамма была выбрана не случайно, ведь пришлось приглушить свет, отчего стены насыщенного оттенка смотрелись бы мрачными и совсем темными) – а четвертую скрыло под собой колоссальное государственное знамя. То ли своеобразный жест в сторону гостей, то ли очередной способ экономии, чтобы приобрести на полсотни ярдов сукна меньше. Как бы там ни было, а бело-золотое полотно моментально притягивало к себе взгляды, стоило лишь переступить порог. Над входом так же были расположены штандарты, но уже поменьше – такие же маленькие копии огромного стяга. Поле цвета слоновой кости и золотой лавровый венок – Достию эта символика попадалась довольно-таки часто во дворце.
В назначенный день она была полна нарядных людей: и гостей и лакеев в праздничных ливреях. Совсем не к месту тут смотрелся маленький, сутулый от робости монашек в сутане, затравленно прижимающий к груди тубус – Бальзак еще до начала банкета попросил его найти в библиотеке определенную карту и принести. Чем-то она, эта конкретная карта, была Советнику важна, и появиться должна была в строго определенное время – ни раньше, ни позже. Пробираясь к Высочайшему Советнику, лавируя между сегодняшних посетителей дворца, Достий напряг и применил все свои навыки по деликатности и незаметности – очень уж важные господа и дамы разгуливали вокруг. Не приведи Отец Небесный кого задеть, наступить на ногу или подол платья!