Бальзак просмотрел надписи на тубусе и кивнул, а затем добавил, просительно и едва слышно:
- Не уходи покуда, она мне ненадолго нужна. Потом сразу же обратно отнесешь.
Достий смиренно кивнул и отошел к стенке, всей душой желая с ней слиться цветом. Увы, это было совсем невозможно, потому как стена была, как уж было говорено, забрана атласом кремового цвета, и черная Достиева сутана на этом фоне была как парусник на закате.
Бальзак тем временем расстелил карту на столе, подвинув блюда с закусками, и принялся что-то пояснять, указывая бледным и тонким пальцем то на один географический объект, то на другой. Прибывшие гости взирали на эти советничьи манипуляции без радости, хотя и удерживали на лицах вежливые улыбки, следя за каждым жестом оратора. Бальзак скользил по ветхой карте кончиками пальцев, будто слепой. Другая рука его занята была бокалом с мальвазией – все присутствующие держали точно такие же, и невежливо было, как понял Достий, отказываться от угощения будто в пику гостям. Достий невольно залюбовался игрой света в розоватом напитке, когда всю картину заслонила чья-то спина в черном фраке – а жаль, так красиво было… Впрочем, спина скоро исчезла, но что-то с напитком стало не так. Он помутнел, из нежно-розового сделался каким-то бледно-свекольным, да еще и с препротивными пузырьками, поднимающимися к поверхности. Достий склонил было голову на бок, дивясь на эту метаморфозу, как вдруг его осенило. В бокал что-то подсыпали! Не иначе! Вон тот, с черной спиной, он затем обзор и закрывал! И подгадал, когда Высочайший Советник будет занят разговором. Достий, зная, насколько Бальзак иногда бывает увлечен своими измышлениями, только головой покачал – не замечает Советник иной раз и того, что под боком происходит…
Однако злополучную мальвазию надо было удалить немедленно, но только как? Достий нехотя отделился от стенки, потянул руки к бокалу и попытался просто вынуть его из советничьих пальцев.
- Я подержу, – пояснил свои действия он, и Бальзак не возражал – кажется, едва ли даже заметил, что лишился своего напитка – тут же оперся освободившейся рукой о край стола, продолжая обсуждать что-то там найденное на карте. Ему этот злополучный бокал нужен была лишь для того, чтобы не отличаться ничем от прочих принимающих в беседе участие людей – к выпивке он всегда был более, чем равнодушен. Что, как говаривал Наполеон, пил, что язык намочил… Но кто же знает, что за отраву подсыпали, может статься, и крошечной ее толики довольно?..
Сжав бокал в кулаке (оттого что попросту не умел держать его как положено – изящно и за ножку), Достий стал по стеночке пробираться к выходу. Ох и смотрелся он, должно быть – и смех, и грех. Как будто украл себе вина и хочет втихомолку выпить. Какой-то господин в черном фраке даже посмотрел на него с подозрением. Юноша под чужим этим пристальным взглядом встал как вкопанный – ему показалось, что именно этот господин и попортил вино Советнику, и теперь гневается на то, что планы его сорвал какой-то пройдоха в сутанке. Наверное, предпримет сейчас еще что-нибудь! Ох, Отец Небесный, да что же сделать такого?! Надо бы, пожалуй, притворится, что бокал это его, чтобы отвести подозрения – вот что!.. Все так же, не отрывая взгляда от несостоявшегося отравителя, Достий поднял бокал, будто говоря «ваше здоровье», и в три затяжных глотка осушил его. Улыбнулся через силу совсем опешившему носителю фрака и кинулся вон из зала.
Мальвазия неприятно горчила и на языке и в горле, хотя пахла сладко и, следуя логике, вкус должна была бы иметь соответствующий (Достий не пробовал никогда, но предполагал, что все обстоит именно так). Юноша несся по дворцовому коридору, лихорадочно соображая, где находится к нему ближайшая уборная, в которой можно уединиться и поскорее вытошнить отраву. Но видно, в распоряжении у Достия времени было совсем мало: он скоро почувствовал, что дрожит и покрывается под одеждой испариной, а суставы в ногах у него слабеют. «Вот и все» – подумал он и всхлипнул. Яд уже пробрался в кровь, и может, совсем немного ему осталось. Экая нелепость – жил себе жил, да за секунду и обрек себя на смерть. Достий прислонился к стене и сполз по ней вниз. Ему хотелось плакать и совсем не хотелось умирать. Господин Советник теперь останется жив, и сегодняшние переговоры, наверное, пройдут хорошо, да только сам Достий теперь об этом не узнает. Ну, или узнает в самые последние секунды своего существования…
Как, наверное, расстроятся Его Величество с Бальзаком! Было почти стыдно думать об этом, ведь меньше всего на свете Достий хотел бы причинить близким неудобство. А что же станется с духовником?! Он наверное, совсем жить расхочет… Попрощаться бы с ним, наедине, сказав что-нибудь в утешение, обнять в последний раз, поцеловать всласть…
Достий шевельнулся и застонал тихонько – почему-то на смертном одре его одолевали странно непристойные мысли, отнюдь не скорбные и душеспасительные. Сцена трогательного предсмертного прощания вдруг обернулась в жаркую вакханалию на двоих. «Да что же это со мной…» – растерянно подумал Достий и тут только заметил, что внизу живота возникла напряженная пульсация. Сделалось неимоверно жарко, голова шла кругом, и о том, чтобы подняться да уйти куда-то, не могло быть и речи. Но что, если его сейчас обнаружат в подобном состоянии?!
- Достий? – раздалось над самой головой. – Что такое? Тебе дурно?
Юноша поднял глаза и на фоне кружащегося и плывущего перед взором дворцового коридора увидел лейб-медика.
- Помогите… – только и смог пробормотать он слабеющим вконец голосом.
- Что с тобой?! – фон Штирлиц подхватил его под мышки и попытался поставить на ноги.
- В бокал подсыпали, я выпил… – попытался Достий честно растолковать и вдруг заметил, куда смотрит Отто. Обычно мешковатая сутана сейчас некстати натянулась спереди, обрисовывая недвусмысленный холмик внизу живота. Достий пискнул и попытался было снова осесть на пол и сжаться в клубок, но доктор ему этого сделать не дал – подхватил под спину и колени, взял на руки и куда-то быстро понес.
- Нет… – будто со стороны слыша свой голос, запротестовал Достий. – Пожалуйста, не надо…
Он со стыдом ощущал, как распаляют его чужие прикосновения – именно что чужие, другого слова было и не подобрать. Сильные руки фон Штирлица, грудь, к которой он прижимал свою ношу – всего этого вдруг захотелось больше и ближе. Достий зажмурился, пытаясь произнести молитву, но молитва выходила прескверная – стонать хотелось больше, чем молиться.
- Стучи, – скомандовал вдруг Отто. Достий открыл глаза и обнаружил сбоку от себя дверь. Постучал нетвердо сжатым кулаком, едва ли ощущая сейчас силу удара.
- Кто там? – отозвались изнутри, и голова у Достия закружилась еще пуще – он не сразу понял, что это дверь в духовникову комнату.
- Откройте, прошу вас, это очень срочно! – отозвался Отто, и в голосе его было столько тревоги, что и бессердечный бы отворил – а уж святого отца никак нельзя было бы назвать бессердечным.
Однако, завидев их на своем пороге, Теодор нахмурился.
- Это что еще такое?!
Доктор, не тратя время на объяснения, шагнул в комнату, осмотрелся – он никогда тут не был – и, сориентировавшись, пошел прямиком в спальню. Там уложил Достия на постель и отобрал у него из влажных от испарины пальцев бокал.
- Что это значит? – святой отец теперь заглядывал в ту же комнату, и вид у него при этом был очень недобрый. Фон Штирлиц молча и деловито утянул его за рукав в переднюю.
====== Глава 6 ======
Оставшись в одиночестве, Достий поспешно и неловко принялся избавляться от одежды. Чувствовал он себя скверно – в паху начинало болеть, а вожделение перешло уже все границы. Хотелось немедленно сбросить это напряжение, хотя бы и самому, но жуткая слабость мешала даже раздеться нормально – Достий, стянув с себя одежду, просто спихнул ее на пол, на большее сил совершенно не было.