-Разжаловать, – коротко отрубил Наполеон. – Давно пора. В Сочельник всех распущу…
-Вы просмотрели списки, которые я подавал вам две недели назад? – всполошился вдруг Советник. – Вы отметили кандидатов?..
-У меня впереди еще целый воз времени, – отмахнулся Наполеон. – С целой империей управляюсь, а новый кабинет министров собрать не смогу? Поверь, с такой ерундой я справлюсь в два счета!
Бальзак только глаза горе возвел. Затем повернулся снова к Достию.
-Отто рекомендует несколько дней не проявлять активности, – произнес он. – Не выходи лишний раз из спальни, мало ли, не случится ли рецидив. Лучше быть готовым.
Молодой человек поспешно кивнул – он припомнил сейчас, как доктор нес его на руках сюда, и к горлу подкатил ком стыда. Он-то, помнится, как про себя был возмущен и разочарован, после той злополучной ночи в Фолльмонде, а сам-то… А фон Штирлиц? Ведь мог бы и воспользоваться подвернувшейся оказией, никто бы его, пожалуй, не попрекнул. Что стоило сказать ему: принял достиево состояние за внимание к нему, призыв весьма недвусмысленный. Тут уж лепечи отрицания, не лепечи – Достий отлично знал, как бывает “нет” похожим на “да”. Но врач поступил иначе – отнес к тому, кто, как он полагал, имел на проявление внимания право, и ушел с тем, чтобы чуть позже обсуждать с Советником результаты обследования злополучного бокала и смешивать целебные микстуры…
-Два часа, – объявил вдруг Бальзак. – Ваше Величество, спустя двадцать минут должны к вам явиться…
-Да, – Наполеон встал. – Я помню, спасибо. Нам пора, Теодор. Еще заглянем вечером. Ты, пожалуй, оставайся сегодня здесь, не ходи никуда, присматривай. Достий, держись молодцом, ты со всем справишься. Ну, Баль, отлипни от этой стенки, и идем! Что ты жмешься, за двадцать минут в коридоре я тебя не обесчещу…
Советник только фыркнул на это заявление и оба они покинули покои духовника, оставляя его с Достием наедине.
Святой отец закрыл дверь за посетителями и снова вернулся к Достию. Отобрал опустевший стакан и потрепал по макушке.
- Да как же тебя угораздило-то?! – воскликнул он, но упрека в его голосе слышно не было. Напротив – что-то страдальческое было в интонации святого отца.
- Да вот… – начал было Достий и запрял босыми ногами.
- Ты еще и босиком расхаживаешь? Давай-ка в постель.
Достия совсем разморило от чужой заботы, собственной слабости и унявшейся жажды. Тем не менее, он по порядку рассказал отцу Теодору все, что случилось. Рассказал про тубус с картой, и про то, как любовался напитком, а тот возьми и стань какого-то мерзкого цвета. Про мужчину в черном фраке (а заодно растерянно припомнил, что таких мужчин был полон зал), и про то, как его нашел фон Штирлиц. Заговорив о докторе, Достий совсем оробел – святой отец и лейб-медик никак не ладили. Отец Теодор относился к нему с недоверием. Отто со своей стороны наверняка испытывал обиду за такое с ним обхождение, или же просто чурался бывшего пациента. Юноше и хотелось бы обсудить это с любимым, но он боялся задеть какие-то болезненные струнки в чужом сердце. Вернее, не в чужом, а в очень даже родном – но оттого все страшнее было бы его ранить. Духовник лишь подтвердил его догадки, вздохнув:
- Ну вот, ненароком, с благими намерениями, а все ж влез, куда не надо…
- Зачем так говорить, святой отец, – еле слышно возразил Достий. – Он ведь воспользоваться мог…
- Я б ему воспользовался!..
Достий от такой грозности сжался в клубочек. Спорить тут было бесполезнейшей затеей. Раз уж отец Теодор с Наполеоном часами препирается и не уступает, где ж тут Достию в полемику ввязываться…
- Ну уж, не дуйся на меня, – святой отец вдруг примирительно погладил юношу по щеке. – Нрав у меня не сахар, знаю… Просто ты у меня один такой. Если с тобой что нехорошее стрясется – в первую голову я в этом буду виноват, что не уберег. А уж сколько всего может случиться… Ты и сам видишь, как тут неспокойно живется. Вот, политики эти пирушку устроили, да и то с оказиями.
- И не говорите, – покладисто согласился Достий, которого все сильнее клонило в сон.
- Отдыхай пока. Проснешься когда – я тебе поесть принесу. И молока теплого, обязательно.
- С медом… – позволил себе покапризничать Достий.
- С медом так с медом, спи давай.
Достий уже, было, поверил, что больше «розовая жемчужина» о себе не напомнит: все же он выпил лекарства и отдохнул. Однако, первое же посещение уборной заставило его в этом усомниться. Отправление естественной потребности вдруг сделалось непривычно болезненным, и Достий холодел весь, осознавая – что-то не в порядке с ним.
Святой отец, когда пришел его навестить, тут же заметил перемену в настроении и спросил о ее причине. Юноша слова вымолвить не мог, даже перед любимым. О срамных болезнях он знал лишь понаслышке, от солдат, когда был на фронте. И уж никак не мог предположить, что такая неудобосказуемая беда может приключиться с ним, когда он будет отводить взгляд и тихо скулить, вместо того, чтобы хотя бы в несколько слов облечь свои страдания. К счастью, святой отец словно почувствовал его мучения и прямо спросил, не болит ли где после приступа. А получив ответы, задумался.
Достий, рассматривая свои пальцы, участливо сжатые руками духовника, знал, о чем тот размышляет. Да и было нетрудно о таком догадаться. Болезнь требовала немедленного врачебного вмешательства, но доктор, допущенный до тайны вчерашнего происшествия, был во дворце всего один. И то был фон Штирлиц. Отец Теодор, однако, колебался недолго.
- Одевайся, – велел он. – Заглянем к Отто.
Подобное заявление Достия и испугало, и обнадежило. Испугало оттого, что святой отец все же прибегал к помощи лейб-медика по острой нужде, а значит, это могло не уберечь от ссор или хотя бы неприятных препирательств – Достию ничего не казалось таким ужасным, как ссоры среди тех, кто его окружал. Он готов был наблюдать отчуждение, холодную вежливость, только не перепалки. Зато не терпелось избавиться от мучительных симптомов, ну или хотя бы услышать, что они не навечно.
Фон Штирлица они нашли на его рабочем месте – да и Достий удивился бы, если бы доктор оказался где-то еще. Его Величество отвел под лабораторию несколько комнат в восточном крыле, и не прошло, пожалуй, недели, как они все заполнились шкафами – с книгами, документами, склянками и всякими медицинскими приборами. Достий никогда не заходил в лабораторию, это царство больничных запахов, стерильности и порядка, и это добавило ему неловкости. Вроде бы он бывал в поместье фон Штирлица и даже принимал участие в его работе – но тогда работа не была столь масштабно развернута.
Когда они вошли, фон Штирлиц как раз рассматривал что-то под микроскопом. На пришедших он посмотрел поверх очков, не то чтобы удивленно, но с любопытством.
- Мы по делу, – коротко и суховато доложил святой отец, стискивая Достию плечо. Врач кивнул, выражая готовность выслушать.
- Достию нездоровится после… После того, как он отравился.
- О, – Отто снова кивнул. – Что-то с желудком?
- Нет, не там. Пониже.
Достий нагнул голову так, что уперся подбородком себе в грудь. Лицо залило ощутимым жаром, руки взмокли от волнения, а затылок горел, будто его прижигали каленым железом. Надо же было так обстоятельствам извернуться! До чего неловко было… Да и отец Теодор – вот, слова подыскивает как может, тоже ведь не приучен подобные вещи своими именами называть.
Фон Штирлиц сперва смотрел на них с легким недоумением, затем пожал плечами.
- Хорошо, я прямо сейчас осмотрю его и постараюсь помочь. К вечеру приготовлю рецепты и лекарства, а сейчас можете идти.
- Я могу идти? – уточнил духовник, причем таким тоном, что Достий вздрогнул.
- Да, конечно. Ваше присутствие при осмотре необязательно, – Отто тоже начал раздражаться, это тут же стало видно по его резковатым движениям – он взялся прибирать на своем столе, наверное, чтобы как-то намекнуть, что разговор окончен и возвращаться к нему нечего. Однако предметы он перебрасывал с места на место, словно хотел выместить на них недовольство.
- Я останусь, – заупрямился святой отец.
- Я повторяю, в этом нет надобности!