- Я – останусь.
- Вы будете мешать.
- Вот как? Это чем же?
- При вас он будет чувствовать себя стесненно.
- Как раз-то и не будет…
Достию захотелось закрыть уши руками и во весь голос выкрикнуть «Хватит». Знал же, что дойдет до подобного… Юноша готов был уже взять на себя вину за то, что так постыдно заболел и теперь доставляет этим неудобство.
Препирательство тем временем развилось до совсем уж неприкрытого противостояния.
- Я должен присутствовать на осмотре. И вы сами понимаете, почему!
- Но я врач, в конце-то концов! Я решаю, как должен происходить осмотр пациента!
- А я в ответе за этого пациента!
- За кого вы меня принимаете?! – стекла очков врача блеснули, поймав солнечный луч, а показалось, будто сверкнули глаза. Если прежде он просто был раздражен тем, что кто-то вмешивался в его работу, то теперь едва держал себя в руках, заслышав в словах посетителя нечто для себя оскорбительное.
Услышав это, Достий просто-напросто развернулся и уткнулся носом отцу Теодору в грудь. Он и сам не понял, зачем сделал это – не то прячась от чужого гнева, не то таким образом привлекая к себе внимание.
- Святой отец, пожалуйста. Я справлюсь. Просто будьте поблизости, а я позову вас, если что… – произнес Достий в образовавшейся тишине. Ему было уже все равно, как выглядит он сейчас, прижавшись к духовнику и вцепившись руками в его одежду. Да и осталось ли для фон Штирлица хоть что-то непонятное в их отношениях?
Отец Теодор, вероятно, тоже так думал, а может, нарочно желал подчеркнуть свою привязанность, потому что приобнял Достия и склонился над ним обеспокоенно.
- Ты уверен? Ты точно не хочешь, чтобы я побыл здесь, с тобой?
- Хочу, – признался Достий. – Но я должен сам все сделать.
Святой отец нехотя опустил руки, и Достий испытал смесь облегчения и возрастающего беспокойства.
- Я у дверей буду.
====== Глава 7 ======
Оставшись с доктором один на один, Достий ощутил, что ему сделалось ничуть не легче. Отто все еще был взвинчен спором, а возможно и очень обижен. Достий пытался как-то смягчить фон Штирлица своим поведением, покорностью и кротостью, но как же не замяться, если приходится раздеваться догола, и это наименьшее из зол? Оставалось лишь надеяться, что Отто сейчас начнет воспринимать его как сломавшийся механизм и обращаться с ним так же, аккуратно, но без каких-либо эмоций. Фон Штирлиц же вел себя нарочито отстраненно, будто на приеме у него был совершенно посторонний и даже незнакомый ему человек.
Достий застегивал уже сутану, смущенно путаясь в пуговицах, когда доктор открыл дверь в коридор и еле заметным небрежным кивком пригласил войти духовника. Тот, пожалуй, все это время стоял, буравя взглядом дверь и испытывая готовность просто сломать ее, донесись из-за нее до его слуха хоть один мало-мальски подозрительный звук.
- Индивидуальная непереносимость катардина. У подобных препаратов бывают схожие побочные эффекты. Есть воспаление, довольно обширное. Иммунитет микрофлоры сильно ослаб…
Вслушиваясь поначалу, Достий вскоре понял, что мало способен теперь воспринять эту заковыристую речь, усыпанную специальными терминами. Достий изнывал от желания поскорее убраться и из лаборатории, и из восточного крыла целиком, покуда доктор со святым отцом не нашли нового повода поругаться. Эта часть дворца, светлая и приветливая, в настоящую минуту утратила для молодого человека всю свою привлекательность. Уж давно он заметил: стоило людям рядом с ним загневаться или иначе как-то проявить нехорошие переживания, и окружающие красоты меркли для Достия, заслоненные чужими чувствами, кои он воспринимал как собственные, а то и, пожалуй, острее. Но оба спорщика вели себя подчеркнуто вежливо, хотя воздух между ними должен бы был искриться от напряжения.
Обратно они со святым отцом шли молча, и юноша смотрел себе под ноги и покусывал губы от беспокойства. Ему очень хотелось как-нибудь мягко и безобидно сказать возлюбленному, что не стоило ему так волноваться, что фон Штирлиц вел себя очень корректно и лишнего себе не позволял – настолько, насколько возможно было, разбираясь с такой коварной и постыдной болезнью. Тем более он желал помочь и помогал – да кто еще помимо Отто мог бы пособить им в такой неловкой ситуации? Достий лишь вздыхал тяжко в ответ на собственные же мысли – любая построенная им в уме словесная конструкция, призванная оправдать доктора и угомонить духовника, рассыпалась в прах. Однако замалчивать произошедшее было нельзя – нехорошо, когда люди, живущие под одной крышей, так относятся друг к другу!
Но весь миротворческий пыл Достия утих, стоило ему и отцу Теодору оказаться снова в его комнате. Едва притворив за собой дверь, духовник прижал юношу к себе, целуя ласково в макушку.
- Не уберег, – произнес он тихо.
И столько в этой короткой фразе было сожаления, грусти, вины и горького сетования на скверный недуг, на отравителя, которого волей обстоятельств нельзя было теперь призвать к ответу, и на себя же – за то, что все это произошло. Достий обнял любимого в ответ и тихонько погладил по спине. Как же теперь ставить в упрек человеку те поступки, которые были вызваны любовью?
- И я уж боялся, что это я тебе как-то тогда навредил – этого бы еще не хватало! – продолжал духовник. – Слава Отцу Небесному, не в том причина…
- Полно вам, – прошептал Достий. – Вы не можете и не станете мне вредить! А я быстро поправлюсь, вот увидите!
Подобное обещание было легко дать, но куда сложнее было исполнить. Впервые на своей памяти Достий так сильно и неприятно болел, а лечение растянулось на целый месяц.
Святой отец почти все время был рядом с ним, и Достию казалось, если б мог он, то просто посадил бы юношу себе за пазуху, словно слабосильного котенка, и всюду бы с собой носил, согревая своим теплом. Приходилось, правда, иногда ходить на осмотры к фон Штирлицу, но они мало чем отличались от того, первого. Разве что удавалось Достию улизнуть и добраться до лаборатории самостоятельно – чтобы не волновать лишний раз отца Теодора и доктора, которые вроде как и рады были не видеться и не слышать друг о друге – что Достия печалило, и поделать он с этим ничего не мог. В целом он старался быть посамостоятельнее, не жаловаться и проявлять прочие признаки стойкости – просто ради того, чтобы святому отцу не было хлопотно. Его трепетное отношение Достия согревало и радовало, но нельзя же взваливать собственные невзгоды целиком и полностью на чужие плечи.
Иногда случалось так, что Достий заставал на приеме у врача еще кого-нибудь: во дворцах, так же, как и в самых бедных хижинах, люди болеют и нуждаются в помощи лекарей. То у гоф-фурьера разболится спина, то секретарь какого-нибудь министра подхватит простуду, а однажды Достий на выходе повстречался с Высочайшим Советником – того донимала мигрень. Но чаще всего, пожалуй, видеть в лаборатории можно было придворных дам. Достий знал, что у слабого пола принято подчеркивать эту свою природную слабость. Барышня создание нежное, ей ничего не стоит и в обморок упасть – тогда надо скорее растереть ей виски уксусом и поднести нюхательные соли. Впрочем, фон Штирлиц с солями не очень-то бегал – Достий все удивлялся, отчего врач всегда ведет беседу сухо, по-деловому, и будто бы умышленно не отвечает ни на одну обращенную к нему улыбку…
В тот день молодой человек застал в приемной госпожу Душечку – он не знал ее настоящего имени, запомнил только прозвище. Всегда, когда к ней обращались, говорили: Душечка!.. Сейчас придворная дама сидела на кушетке, неловко подогнув изящную, обутую в башмачок по последней моде, ножку. Подвернула, надо полагать, во время игры в модный, сразивший в этом сезоне свет лаун-тенис. Врач стоял напротив, сложив руки на груди, и явственно не торопился принимать какие-либо меры.
-…и покой, – завершил он, видимо, ранее начатую фразу.- Компрессы снимут отек за несколько дней.