Пальцы вдруг исчезли, но оказалось, они метнулись к поясу брюк, возились теперь там, ласково трогая сквозь ткань.
- Ах, не надо… – прошептал Достий, уже и сам не понимая, что именно «не надо» – не то продолжать ласки, не то прерывать их.
- Я не люблю быть в долгу, – ответил духовник. – Впрочем, я больше хочу это сделать, нежели должен…
Не давая юноше сосредоточиться, он занимал того поцелуями, глубокими, сладостными, наверное, они пьянили не хуже вина – да Достий вина никогда почти не пил…
Штаны его тем временем вместе с бельем скользнули на пол, и Достий ахнул от своей догадки. Вот о каком долге говорил отец Теодор – о той сокровенной ласке, коей в тот памятный раз Достий пробудил его, ото сна и от излишней сдержанности.
- Теодор, нет!.. – юноша теперь испугался того, что может как-то ненароком все испортить, ведь он даже не представлял, что его однажды так приласкают, и не был готов совершенно. Но святой отец не торопился, опустился перед ним на колени и теперь покрывал поцелуями живот, который то и дело вздрагивал и поджимался от щекотки и смущения.
У Достия уже дрожали колени, он стонал и готов был сдаться, обнять любимого и попроситься в спальню (творить любовь не на ложе было бы ему слишком в новинку), как услышал тихий неприятный звук сверху.
Молодой человек неоднократно слышал его – то был скрип ступеней наверху, прямо над потолком комнаты. Ему даже нравилось прислушиваться и наблюдать, как этот звук перемещается по потолку вслед за шагами, но на этот раз шаги остановились прямо над ними. Поняв, что это может означать, Достий в панике уперся руками в плечи святому отцу в тщетной попытке отвлечь его от поцелуев.
- Нам нельзя сейчас… Остановитесь… – шептал он еле слышно.
- Ах, Достий!.. – только и выдохнул отец Теодор, обнимая его лишь крепче.
- Не надо… Подождите… Ой… Не сейчас… – пришлось знатно извернуться и приложить немало усилий, чтобы шепнуть на ухо духовнику достаточно отчетливо и убедительно: – На лестнице кто-то стоит. Нас могут слышать.
Он тут же затих и задрал голову, глядя на потолок, словно глаза его могли преодолеть подобную преграду.
- Это правда, – шепотом добавил Достий, опасаясь, что его предупреждение может сойти за уловку.
- Я проверю кто там, – отец Теодор явно нехотя отпустил его, поднялся и вышел из комнаты.
Достий бессильно сполз по стене, едва переводя дыхание. Должно быть, выглядел он сейчас странно – растерянный, растрепанный, румяный, дышащий тяжело и часто. В распахнутой и сбившейся сутане, под который исподняя рубашка была расстегнута, демонстрируя свежие следы от жадных поцелуев, не говоря уже про совсем спущенные штаны. Без объятий любимого стало зябко, и юноша машинально обнял себя руками. Но ему было не только холодно – незнакомое беспокойство охватило его. Как ласкал его святой отец, как требователен он был! И настолько настойчивее он сделался, услышав робкий отказ и почувствовав слабую попытку сопротивления. Всего лишь один подобный случай припоминался Достию – снова то самое купе, соскользнувшая вниз рубашка и его собственные руки, вцепившиеся в багажную сетку. Кроме той ночи – и этого вечера – отец Теодор никогда не слышал от юноши отказов. Достий всегда рад был объятиям и поцелуям.
Но ему показалось, что сегодня попытки уйти от прикосновений только сильнее распалили любимого, он словно почувствовал азарт и желание его усилилось. Прямо как… Его Величество. Его отношения с Бальзаком стали Достию более или менее ясны, все у них подчинялось, оказывается, довольно простым законам и естественным привычкам. Император рад был слышать протесты и заглушать их поцелуями – так что же, отец Теодор тоже любил подобное? И любил всегда? А накануне, в их «брачную ночь», наконец, решил выказать свой истинный темперамент, довериться любимому, не сдерживая себя более…
Выходит, чужая покорность неинтересна ему, и кротость вызывает скуку? А может, ему даже неприятно любить наивного и все еще по-детски доверчивого юношу, и ему нужен более пылкий и непокорный возлюбленный?
«Я не подхожу ему, – подумал Достий с отчаянием. – Он со мной только из чувства долга, ведь с ним я впервые познал любовь и это я к нему привязан и всячески намекаю вольно или невольно на то, что пропаду без него…»
Заслышав приближающиеся шаги, Достий поспешно, он неловко застегнул одежду и поднялся на ноги.
- Это был один из синодских секретарей, искал казначейство, – сообщил Теодор и поджал губы – был недоволен. – Ума не приложу, как ноги привели его на лестницу в арсенал…
Достий, хоть и занят был своими душевными мучениями, вдруг уловил в его словах странное недоброе значение. А переглянувшись с любимым, увидел его хмурый и настороженный взгляд – на ум им пришла, очевидно, одна и та же мысль.
- Ничего, – святой отец потянулся к Достию. – Ночью нас никто не потревожит…
Достий невольно отшагнул от него.
- Что? – встревожился духовник. – Тебе снова нехорошо? Или боишься? Что случилось?
- У меня нехорошее предчувствие, – сказал Достий, избегая смотреть ему в глаза.
- Ну полно… – Теодор поцеловал его в висок, однако, поцелуй и у него вышел смущенным и каким-то неловким. – Это ты устал. Незнакомое место, впечатлений много… Иди отдыхай.
Спустя пару дней утром Достия разбудил лакей и передал, что Его Величество ждет его для разговора в неофициальном своем кабинете. На хронометре было едва ли за пять часов – а юноша вставал так рано исключительно ради важных дел, даже утреннюю молитву он совершал на час позже. «Что-то стряслось,» – подумал Достий, торопливо одеваясь и оттого путаясь в полах и рукавах. Воображение безжалостно рисовало одну картину за другой. Снова налет? Кто-то из их близких заболел? Дара Георгина прислала тревожную весть из Загории?
Ему и так было в тот момент несладко – две последние ночи он проворочался, глядя в темноту и кусая губы, думал все о произошедшей у духовника в кабинете сцене, и чем больше он думал, тем тяжелее было на душе и тем безнадежнее казалось юноше его положение. Крошечное сомнение разрослось до настоящей трагедии. Достий понимал с горечью, что любит безумно, горячо, но кроме своей любви, полудетской и покорной, ничего дать не может. Что если его сомнения обоснованы – во что это выльется? Кем они с Теодором станут друг другу? Уговорятся быть добрыми друзьями, не поминая прошлого? Достий снова и снова мучительно размышлял, печаль гнала от него сон и заставляла сжиматься в комок под одеялом, словно бы в комнате было холодно. Днем ему точно так же покоя не было, святого отца тревожить не хотелось теперь ничем, да и занят он был делами, а потому они – невиданное дело! – оба дня виделись лишь за трапезой.
Он совершенно запыхался, преодолев все лестницы и коридоры, и наверное, вид имел нелепый и забавный, потому как не успел ни умыться, ни причесаться перед выходом.
В кабинете все были в сборе – Бальзак просматривал какие-то бумаги (Достий заметил, что они не похожи на официальные документы – то были скорее маленькие записки и телеграммы), Император смотрел в единственное окошко в комнате, руки его, сложенные за спиной, нетерпеливо сжаты были в кулаки. Когда он обернулся ради приветствия, то вид у него был хмурый и раздраженный. Святой отец сидел на тахте, и его осанка, сцепленные в замок пальцы, а также сведенные к переносице брови говорили о душевном волнении. Однако, тут же сделал для себя вывод Достий, никто не проявлял особой торопливости или же скорби, а значит беда были либо незначительной, либо еще не случилась. Как бы то ни было, его близкие были тут в полном составе и добром здравии, а это уже приносило облегчение.
- Доброе утро, Достий, – поздоровался с ним Советник в своей обычной спокойной и бесцветной манере. – Прости, что потревожили тебя так рано. Но это самое подходящее время и место для переговоров. Пройди, пожалуйста, и присядь – беседа будет продолжительной.