Достий кивнул и послушно сел рядом с духовником, который жестом подозвал его к себе и взял за руку. Достия это прикосновение почти обожгло – что же оно означало теперь на самом деле?
- Мой Император, вы позволите изложить мне суть проблемы?
Монарх дернул плечом недовольно.
- Давай. Ежели говорить буду я, то снова браниться стану…
- Что ж, начну с описания той ситуации, в которую мы невольно попали, – Советник сложил аккуратно свои записки, оставил их на столе и принялся расхаживать по комнате. – Впрочем, слово «невольно» тут не совсем подходит, если говорить обо мне и Его Величестве, – тут же поправился он. – Мы-то как раз ожидали такого поворота событий – он был бы неизбежен, так говорит наш опыт… Вы наверняка держите в памяти упоминавшееся прежде уже стремление Его Величества реформировать кабинет министров, не так ли? Смею вас заверить, что таковое волеизъявление не ограничилось теоретическими рассуждениями, и мы работаем над этим, тщательно и усердно. Подобные резкие изменения в управленческом аппарате должны быть подготовлены и продуманы не хуже военных действий. Но как бы ни хотелось мне и Его Величеству держать в секрете наши планы, о них прознали. Знание это покуда имеет форму сплетен и пересудов, однако оно заставляет поволноваться и министров, и прочих влиятельных особ.
- Кто же проболтался?.. – воскликнул Достий и запнулся. Ведь вполне возможно он брякнул сейчас бестактность.
- Никому этого делать и не надо было. Просто прежде чем начать новое, надо разобраться со старым – это логично. Его Величество раздал министрам ряд указаний, которые очень уж прозрачно намекают на то, что дела их сворачиваются. Разумеется, министры сделали из этого верный, но очень неприятный им вывод. Вместе с остальными оживился и Синод. Как известно, он охоч до политических интриг и хочет расширить свое влияние, – там временем пояснял Бальзак. – Тамошние чиновники знают, что отец Теодор не последний человек для Императора, да и его надзор за работой министерств тоже все еще помнят…
- Что из этого следует? – прервал его отец Теодор. Достию показалось, он знает уже обо всем, и рассказ ведется единственно для него, Достия.
- Из этого следует, Теодор, что интерес к тебе повышенный. К тебе и твоему окружению. Они заприметили брата Достия.
Юноша невольно вцепился в руку духовника, словно они были в толпе и могли нечаянно потерять друг друга. Уже после осознал свое движение, хотел отпрянуть, но сил не было это сделать. Эдак он всякий раз цеплялся за любимого, почуяв опасность.
- Как же это – заприметили? На что же я им нужен? – спросил Достий.
- Они и сами этого толком еще не знают. Но думают, что авось сгодишься. Тем более, ты наверняка не просто так всегда находишься при мне и Теодоре, и Его Величество к тебе благосклонен. Стало быть, ты что-то значишь для нас и чем-то ценен.
- Чего же они от меня хотят?! – Достий почувствовал себя маленьким зверьком, над которым в небе кружат коршуны.
- О, сгодится все! В Синоде пока что просто желают знать, кто ты такой. А уж потом придумают, чем ты можешь быть им полезным. В связи с этим я бы хотел обсудить еще один щекотливый вопрос…
Император, не оборачиваясь, издал приглушенное рычание – «щекотливый вопрос» был ему явно не по нутру. Отец Теодор же взял Достия за обе руки.
- Вы оба, должно быть, согласитесь со мной, что Синод будет вовсе не прочь избавиться от вас. Возможно, у них есть уже какие-то договоренности с кабинетом министров. А это значит, вам нужно быть очень и очень осторожными. Говоря по существу, за вами ведется слежка – покуда не очень настырная, но чем дальше, тем изощреннее она будет, таковы мои неутешительные прогнозы. Они что-то подозревают.
Достий вспомнил невольно вчерашнего визитера, который топтался на лестнице. Неужто это один из соглядатаев? И сколько их таких еще будет? Юноша позволил себе, однако, усмехнуться про себя грустно. За чем же наблюдать господам из Синода, ежели отношения их с Теодором пошли наперекосяк с того вечера? Может, на том они и завершатся. Достий думал об этом, а сам невольно сжимал пальцы святого отца в своих руках. «По привычке, – подумал Достий с болью. – По привычке, что у меня, что у него.»
- Если уж подозревают, то нас всех, – неожиданно заговорил Наполеон, отвернувшись, наконец, от окна. – Ежели нас с Балем вдруг застанут в двусмысленном положении – я смогу еще совладать с этим. Всего-то и произойдет, что былые слухи всколыхнутся. Скажут, Его Величество за старое принялся, скучает без жены, которая в тягости, к тому же. Да и знают, что я спуску не дам, если кто вздумает меня шантажировать или еще как донимать. Что же до тебя, Теодор, то тут хлопот не оберешься. У господ из Синода к нарушению законов божьих и целибата строгость избирательная – особенно если можно что-то из этого извлечь. А уж к тебе у них претензии имеются. Тьфу, чтоб их черти в преисподней коптили!
- Наполеон!
- Да зла на них не хватает! – буркнул монарх, снова отворачиваясь к окну.
- Что же, нам видеться теперь нельзя? – спросил Достий только ради того, чтобы изобразить заинтересованность в возникшей проблеме – уж чего ему не хотелось, так это втягивать в свои перипетии Советника с Императором.
- Можно, почему же нет? Просто помните каждый раз, что у стен есть уши. А также глаза, ноги и прочее, чего обычно стенам не полагается. Тем и плохо ваше положение – да и наше тоже – что в любой момент где-то могут затаиться наблюдатели.
Достий замер, ничего не видя перед собой, в голове у него шумело от волнения и роя мыслей. Чувствовал он себя так, словно он сидел себе спокойно в театре, в глубине ложи, скрытый ото всех бархатными портьерами – да вдруг неведомая сила перенесла его на сцену, на обозрение всем. Сотни глаз уставились на него, через игрушечные театральные бинокли, через изящные лорнеты и очки, а то и не вооруженные ничем, но не менее пристальные… А он, совершенно беззащитный под этим надзором, стоит на сцене совсем один.
От скверных и тревожных мыслей отвлекла теплая ладонь, скользящая по волосам – отец Теодор заметил растерянный и обездоленный вид юноши и теперь старался его обнадежить.
- Не бойся так, – произнес он. – Мы осторожны будем. Придется поприкидываться, что ж тут поделать…
Достий потупился и закусил губу, не зная, чем теперь ответить, да и не желая ничего произносить – как пить дать голос задрожит, вызывая жалость.
- Зачем прикидываться? – вдруг произнес Бальзак. – Я как раз об этом поговорить хотел. Ты, Теодор, знаешь, что я достаточно долго уже обучаю Достия светским наукам, но вот богословие и прочие подобные предметы преподавать ему не могу – вот ты и взялся бы за это. И выглядит это не подозрительно, и Достию польза, и вам повод вместе побыть… Синод все равно покуда строит предположения, что он твой преемник.
- Откуда ты знаешь это все? – изумился Теодор. Бальзак равнодушно пожал плечами.
- Я же нетопырь… Летаю по городу, собираю сведения…
- Прекрати, – процедил сквозь зубы Его Величество.
- Это всего лишь прозвище, мой Император. Слова, хоть обидные, хоть хвалебные, чаще всего недорого стоят…
====== Глава 9 ======
После подобного разговора осадок остался, мягко говоря, неприятный. В душе господствовала невыносимая тоска. Наполеон и Бальзак пеклись об их с духовником участи, делали все, чтобы любовь их была в тайне – а что же выходило из этого? Все это вполне могло быть зря…
Достий, промаявшись несколько часов после их беседы, отложил учебник и покинул свою комнату. Он не знал, чем занят был святой отец, но на всякий случай настроил себя на предельно откровенный разговор с ним. В общем как настроил… Вдруг осознал всю ситуацию и даже остановился, чтобы прислониться к стене – давление плохого предчувствия было почти физическим, как будто непосильная ноша сверзилась с небес ему на плечи. Неужто все, что раньше было славным, приносящим радость и удовольствие, теперь закончится? И даже не потому, что с этих пор нельзя без опаски проявить свое теплое отношение к близкому человеку, а потому, что само это теплое отношение вот-вот иссякнет. Достий знавал о семейной жизни лишь от других, но неоднократно слышал, что у многих пар любовь проходит через несколько лет, вскрываются противоречия в характере супругов и вдруг выясняется, что оба они – люди настолько разные, что вместе им быть тяжело, а то и невозможно.