Неужто подобное произошло с ним и отцом Теодором? Может, давно уже есть у его любимого повод для ссор и размолвок, а он все держит в себе, жалея чуткого и ранимого Достия? Молодой человек почти всхлипнул и отчаянно подумал, что с такими мыслями не доберется до комнаты любимого, расплачется по пути и уйдет к себе, переживать свою печаль молча и в одиночку. Однако Достию больше хотелось поговорить, внести ясность, а затем уже плакать над своей участью.
- Отчего ты смурной такой? – тут же встревожился духовник, едва ученик предстал перед его взором. – Ну-ка выкладывай мне все!
«Он волнуется о моем благополучии, – подумал Достий, – а меж тем для него это долг, и возможно, тягостный…»
- Достий!.. – в голосе отца Теодора уже сквозило неприкрытое отчаяние. – Да не молчи же… Говори, что стряслось?
Он привычным и уверенным движением привлек юношу к себе и усадил на колени. Достий невольно отвернулся – близость к любимому сейчас вовсе не радовала, а причиняла боль – могло ведь статься, на этих коленях он сидел в последний раз.
- Я просто подумал…
- Да о чем же?!
- После того случая, с лестницей…
Святой отец нахмурился – видно, происшествие с прерванными ласками запало по какой-то причине в душу и ему тоже.
- Что не так? – спросил он теперь тише, но вместе с тем более настороженно.
- Я обдумывал его, – произнес Достий и примолк. Духовник тоже на этот раз не проронил ни слова, только рассматривал собеседника пристально – не то ждал, покуда Достий сам разговорится, не то ему просто надоело теребить его. Пришлось заговорить снова: – Я обдумывал поведение, мое и ваше. Мне показалось, до этого я вел себя не совсем так, как вам хотелось бы. Вернее, совсем не так.
- Поясни, – тихо потребовал отец Теодор. Достий с небольшой боязнью ощутил, как напряглись под ним чужие колени.
- Вам приятно было, что я сопротивляюсь… Ведь так? Вам хотелось бы, чтобы я так себя вел? Так интересней и… И приятней.
- Ты на Бальзака с Императором насмотрелся?
- Вовсе нет!
- А я говорю, что насмотрелся, – покачал головой святой отец. – Ох, Достий, Достий… Ты думаешь, мой пыл вызван был твоими отказами? И ты еще и считаешь, мне ничего больше не надо? Так почему же я тогда с тобой, ответь мне?
- Может… Может, вам совестно…
- Совестно бросить тебя? Достий, я чувствую долг по отношению к тебе, как всякий разумный человек чувствует долг по отношению к своим близким. Но я не столько должен быть с тобой, сколько желаю этого.
Достий вздрогнул – он слышал подобную фразу недавно, и речь шла вовсе не о чувствах, а о плотских утехах. Почему же святой отец совершенно одинаковыми словами описывает и то, и другое? Не потому ли, что чувственная и духовная сторона любви для него соприкасались и сосуществовали в согласии? От облегчения у Достия задрожали губы.
- И ты подумай сам, – продолжал тем временем отец Теодор. – Мой долг – если уж говорить в общем – велит воздерживаться мне от малейшей любовной привязанности к другому человеку. Так говорят церковные книги, если верить некоторым их трактовкам. У меня свои трактовки – ты знаешь… Моя любовь к тебе – не предписание, не навязанный кем-то или мной самим долг, а источник спокойствия и счастья. Должен ли я от такого отказываться?
- Но тогда… Поясните мне… – Достий запнулся – говорить с любимым на подобные темы он покуда не привык, одна только мысль о беседе про интимные желания и предпочтения заставляла кончики его ушей пылать.
- Я уже говорил тебе, что ревнив, и что характер у меня отнюдь не медовый пряник, – отец Теодор вздохнул устало и потрепал Достия по макушке. – Я хочу, чтобы мы с тобой были одни друг у друга. Разве нужен мне кто-то иной? Да пусть только кто заикнется об этом! И тебя я тоже никому отдавать не собираюсь. А еще я думал, ты просто стесняешься. А я люблю, когда ты стесняешься. И когда ты перестаешь это делать – тоже люблю… Или же тебе не по нраву было то, что я сделал? Может, мне следует иначе проявлять мое желание? Скажи мне, только честно.
- Нет, я просто... Я стеснялся... – Достий спрятал пылающее лицо в ладонях, а духовник с тихим смехом прижал его к себе покрепче. Шептал что-то ласковое до тех пор, покуда молодой человек не разомкнул рук и не позволил себя поцеловать.
За этим занятием их и застал стук в дверь. То был не Наполеон и не Советник – они бы непременно озвались как-то еще до того, как им открыли. Стучал кто-то незнакомый. Достий невольно поежился – не иначе как кто-то из Синода взглянуть на них пришел.
И верно – за дверью стоял какой-то человек в монашеском облачении, прямой, как палка, неприятно угловатый, с пронзительными цепкими глазами.
- Отец Теодор, прости за беспокойство, – произнес он вместо приветствия и даже не глядя на того, с кем говорил – взгляд посетителя метнулся в глубину комнаты и, застав там Достия, принялся изучать того с головы до пят. – Отец Всеволод при смерти, требует тебя для исповеди.
- Отец Всеволод? – было видно, что духовник мало понимает, о ком идет речь.
- Он с семинарии тебя знал, – нетерпеливо напомнил посетитель. – Ну так мы идем? Не опоздать бы…
- Идем, – отец Теодор смиренно наклонил голову. У него вполне могло и не быть желания исповедовать отца Всеволода, однако, волю умирающего нельзя было оставлять без внимания. Потому святой отец, выходя, обратился к Достию: – Не жди меня тогда. Завтра договорим.
Юноша молча кивнул – молвить хоть слово в ответ при посторонних ему не хотелось.
Уже выходя из рабочей комнаты, Достий про себя огорченно подумал, вот ведь как выходит. Только-только захлестнула их с отцом Теодором небывалая любовь, сильнейшая привязанность друг к другу, а придется теперь заменить поцелуи зубрежкой псалмов, объятия – разбором священных текстов, ласки – сочинением проповедей…
С тех пор жизнь во дворце стала для Достия спокойной и даже скучной. Осторожность принуждала к безупречному поведению. Достий, никогда, даже в детстве не склонный к шалостям и каверзам, с легкостью исполнял свою роль тихого кроткого монашека, который только тем и отличается от своих собратьев, что вздумал пригреться под монаршим боком, ничего особенного при этом не совершая. Такая позиция позволяла Достию не только сберегать доверенные ему тайны, но и наслаждаться каким-никаким покоем.
Однако спокойно скоротать один из вечеров Достию все же не дали – он уж было задумал устроиться с книгой у светильника, как в дверь отведенной ему комнаты постучали. Это очень юношу удивило: здесь ни он никого толком не знал, ни его не знали. Если что-то было нужно, к нему обычно приходил духовник. Так кто же это мог быть теперь?
На пороге обнаружился гвардеец из дворцового караула – Достий отличал их по форме.
-Его светлость, Высочайший Советник Его Величества просит вас оказать ему любезность и почтить своим присутствием его покои, – произнес он, и при этом лицо у него было такое каменное, что Достий, чуявший человеческие настроения, мигом смекнул – перед ним один из тех немногих людей, кто не распускает слухов. Что, учитывая его униформу, не было таким уж поразительным – у Императора с гвардией отношения всегда были замечательные, с этой стороны ему нечего было опасаться подвоха. Однако приглашение было более чем странным. Достий поблагодарил посыльного (тот немедленно возвратился на свой пост, растворяясь в темноте коридоров) и поспешил в соседнее крыло. Он лишь понаслышке знал, где во дворце что находится: когда он только попал сюда, отец Теодор провел его и рассказал, как ориентироваться. В большем числе помещений Достий никогда не бывал – и стеснялся незнакомых людей, и страшился вопроса, что это он там делает и отчего шастает – а ведь не скажешь какому-то сановнику, что глаза продаешь, любопытствуя. В жилом крыле, отведенном для императорской фамилии и приближенных к ним лиц, молодой человек бывал всего один раз, недавно, но больше с тех пор не захаживал – полагая, что ему там делать нечего. Однако теперь все было иначе – гвардеец-посыльный выразился весьма ясно и недвусмысленно. Советник ждал Достия отнюдь не в кабинете, и это более, чем поражало. Юноша ломал голову всю дорогу, а отвлекся лишь, чтобы сообразить, где находится и как ему выбраться, куда нужно. Конечно, можно было бы попросить гвардейца провести его, но Достий застеснялся – вот еще, он и сам дойдет, нечего постороннего человека обременять.