-Ты присядь, – предложил он. – Ждать долго, если я что-то понимаю в характере герцога. Он умает Императора, будет брать измором, желая узнать, точно ли тот в полном порядке, или все же есть надежда.
Достий аккуратно опустился на край предложенного ему места.
-Я не очень понял, – начал он, – про награды… Это разве…
-А, – Бальзак махнул рукой. – Я думаю, это традиция. Монархи, даже не связанные с ратным делом, всегда имеют ряд орденов, за те или иные проявленные доблести. Только не наш Император.
-Отчего же так?..
-Говорит, что не видывал большей глупости, нежели отличать самого себя. Он, как ты помнишь, все еще главнокомандующий армии, так что это его юрисдикция: кого отмечать, а с кого взыскивать. И подарков от соседей тоже не берет: большая часть их, соседей этих, принимала участие в последней военной кампании, и Его Величество им этого до самой смерти не забудет.
-А что же, это так уж необходимо – ордена эти?..
-Возьми, погляди на любой портрет любого монарха, и… О, боже!.. – Советник хлопнул по колену и вскочил на ноги. – Портрет!.. Я совершенно забыл о нем…
-О каком портрете?..
-Да Их Величеств же… Господи, надо ведь еще им время выкроить, и миледи Георгину уговорить… – Бальзак помассировал висок так, словно у него внезапно разболелась голова. – Вот что, – вздохнул он. – Я, пожалуй, как раз сейчас займусь письмом, спрошу совета у леди Гамелин: она должна знать хорошего живописца. Кому, как не ей, и знать… К тому же, ей будет лестно дать этот совет Его Величеству. Прости, что не смогу скоротать с тобой время.
-Ох, да я ведь все понимаю. – кивнул Достий.
-Хорошо, что ты мне напомнил, – Бальзак уже рылся в ящике секретера, в поисках своих черновиков. – Я бы как пить дать об этом запамятовал… – и, найдя нужное, он пристроился строчить прямо там же, сверяясь с блокнотом. Достий же тихонько, на цыпочках вышел и притворил за собой дверь.
Тем не менее, Достий, уйдя от Бальзака, решил не отправиться на заслуженный отдых вкушать сон после долгого и суматошного дня, а пройтись по дворцу с конкретной целью – посмотреть на испросившего у Императора аудиенции гостя. Такого человека лучше было бы знать в лицо, а не то встретишь еще ненароком да не признаешь, то-то конфуз будет... Сделать это, конечно, стоило незаметно: ведь засветиться означало бы навлечь опасность не только на себя. Горько было думать о том, что вчетвером они не только опора друг другу, но и потенциальный источник неприятностей, однако следовало смотреть истине в лицо – дело обстояло именно так. А потому Достий соблюдал осторожность – и путем прошел окольным и держал себя тихо, тише обыкновенного, и даже взгляд долу опустил. Случись казус, да попади он на глаза кому не стоило бы – всегда сможет отговориться собственной незадачливостью: заплутал да и все тут, задумался, дорогу верную не признал... А опасность выдать себя перед недоброжелателем была нешуточная. Во дворце народу пруд пруди, всегда хватало, а теперь-то и подавно, да и из Синода, случается, тоже захаживают по своим делам.
Достий к тому же знал, что вестибюль, который он наметил своей целью, тот самый, что примыкал к парадному входу, весьма удобен для таких вот ненавязчивых зрителей, из-за множества колонн и растений в кадках. Иногда казалось, что этот бастион воздвигли исключительно с целью дать кому-то незамеченным наблюдать за гостями. Будь дворец постарше, и являйся он замком, Достий не усомнился бы, что так-то оно на деле и есть. Замки частенько брали штурмом, и они являлись сооружениями оборонными, укрепленными на совесть. Что же до дворца, то он никак не годился на подобную роль, а следовательно, цель у колонн была,вероятно, все же декоративная.
В вестибюле, несмотря на поздний час, людей было множество – очевидно, слухи по дворцу распространялись со скоростью лесного пожара. Здесь можно было увидать и задержавшихся визитеров, и разночинцев всякого звания, и даже придворных дам. Все они, сообразил Достий, пришли и лишний раз напомнить о себе знатным гостям, выразить им свое почтение, и поглядеть на встречу августейших родственников, да быть в курсе последних меж ними отношений. Не подлежало сомнению, что герцог свое появление не только не утаил, но и донес до всеобщего сведения. Непонятно молодому человеку было, отчего в таком случае он стоит, почитай, на пороге: аудиенция-то официальная – но он быстро сообразил, что это позволяет встрече оставаться практически публичной. Ежели Его Величество выкажет слабость хотя бы в малом, такому его поведению будет множество свидетелей.
Этакое многообразие присутствующих Достиеву задачу и упрощало, и одновременно усложняло: в такой толпе придворных можно было затеряться самому, но с другой стороны, нелегко было высмотреть хоть что-то поверх голов. Но молодой человек проявил усердие, и спустя несколько минут хороший наблюдательный пункт ему найти все же удалось – на одной из боковых лестниц. Как оказалось, очень вовремя: Наполеон уже был тут – направлялся к визитерам навстречу обычной своей энергичной походкой. Если бы Достий не помнил о ране, нанесенной всего несколько дней назад, то думал бы, что монарх не только в добром здравии, но и в прекрасном расположении духа.
Герцог, которого было заметно среди прочих по осанке и манерам – ему была свойственна некая высокомерная величавость – встретил венценосного племянника сдержанным, но не лишенным почтительности поклоном. Выглядел он внушительно, невзирая на не слишком высокий рост – видимо, семейная черта – а поседевшие до снежной белизны волосы и аккуратная бородка придавали ему благообразия.
Рядом со знатным гостем Достий заметил молодого человека: наверное, тому еще и тридцати не было. Должно быть, секретарь или помощник, решил Достий, но тут же сам с собой не согласился. Молодой человек выглядел весьма щегольски для простого служащего, да и держался свободно. Манеры у него были живые и даже игривые: он озирался безо всякого смущения, рассматривая собравшихся людей и беспрестанно улыбался. Достию понравилось его открытое поведение, и он не сомневался, что человек тот не дурной (мнение он свое составил даже невзирая на то, что находился на значительном расстоянии и хорошенько рассмотреть незнакомца не мог). Судя по всему, молодой этот человек приходился родственником герцогу – а значит, и Императору тоже.
Его Величество тем временем приблизился, обменялся со старшим родичем церемонным поклоном. Тем не менее, несмотря на то, что герцог приходился ему близким родственником, Наполеон держал себя достаточно холодно, оставаясь исключительно в рамках вежливости. Как будто бы Император желал без слов сказать гостю: эк тебя принесла нелегкая, как бы мне от тебя поскорее отделаться?.. Припомнив, как Его Величество цедил сквозь зубы перед зеркалом Достий лишь подивился, как тот еще держит себя в руках. Не будь здесь оравы придворных, как знать, может и высказал бы все откровенно да в глаза, а теперь приходится, конечно, держать лицо. Знал бы герцог наперед – глядишь, и иначе бы встречу обставил... Младший же гость, презрев протокол и радостно улыбнувшись, заключил монарха в объятия. Достий охнул и оперся о стену. Он всегда принимал чужие злоключения близко к сердцу, а тут ему даже дурно стало – объятия пришлись как раз на поврежденный бок. Наполеон, впрочем, никак не выдал себя, не отстранился и не выразил своего неудовольствия любым иным способом. Лишь засмеялся и сказал что-то веселое (Достий услышал слово “кузен”), хотя, пожалуй, ему было весьма больно.
Молодому человеку даже подумалось – ну почему же не может он испытать чужую боль, хотя бы на время избавив Императора об этого прискорбного ощущения? Не убыло бы с него, это точно, а Его Величеству бы легче было...
Как бы то ни было, но покуда мечты оставались только мечтами. Меж тем, Его Величество с неудовольствием оглянулся на собравшихся и сделал повелительный жест гостям следовать за ним. Это надо было понимать как окончание зрелища, и Достий не замедлил удалиться.
Как ни затворнически жил молодой человек, но все же за два года обретания в дворцовых стенах волей-неволей выучил и он распорядок тамошней жизни. От природы он был наблюдателен, и оттого, замечая события, выбивающиеся из привычной колеи, немедленно оказывал им внимание, полагая, что не всегда его друзья, занятые важными делами, могут уследить за всем, а он как более свободный в своем времени человек, вполне может оказаться полезным.