-Потому что я присматриваю, – обстоятельно и с явственным удовлетворением растолковал монарх.
-И за мной решил присмотреть? – Теодор поднял кружку, как будто салютуя ею. – Напоить, а следом присмотреть – все верно.
Император только отмахнулся.
-Ты не видел просто, как мы с Георгием бузили…
-Да уж могу себе вообразить. Бальзак живописал, – поджал губы духовник. – Собраться, набраться, подраться, и поутру едва проспаться…
-Ну это он явно преувеличивает, – хмыкнул Наполеон. – Никогда мы под стол от этого дела не падали. И самому стыдно, и удовольствия никакого в результате… Но поутру у Георгия все равно голова трещала, а мне хоть бы хны. И его отпаивал, и Герге, и…
-Только бога ради, не перечисляй мне сейчас всех своих собутыльников!.. – запротестовал духовник. – Чует мое сердце, это затянется надолго… А тебя, значит, хмель не берет?
-Не брал бы – не пил бы, – пожал плечами самодержец. – Просто люди все разные. Одни шевелятся живее прочих, другим силы от природы отмерено поболе, а третьи вот как я. Сколько на грудь ни прими – утром живчиком. Ну а ты вот тоже молодцом, прямо на глазах розовеешь. Того и гляди встать попробуешь…
-Ты что, так же и с маршалом своим, упокой Господи его душу, разорялся?
-А то как же.
-Он, должно быть, на ноги поднимался, только для того, чтобы тебе воздать по заслугам за твой шибко длинный язык…
-Господь с тобой, разве ж я со зла?
-Господь-то со мной, – вздохнул духовник. – Не со зла, да с умыслом. У тебя прямо на лице все написано аршинными буквами – что потешаешься ты, и больше ничего. Это только твой Советник не в состоянии подобного прочесть, а всем прочим все отлично видно.
-Да-а? – Наполеон уже едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Обернулся к Достию и поинтересовался, все еще стараясь сохранять серьезность: – Что, правда?
Молодой человек прыснул, но все же согласно кивнул. Его Величество трагично заломил брови, сплел пальцы, будто собираясь молиться, и протянул комедийным дискантом:
-Ах что ж мне теперь делать-то…
Теодор все же не выдержал и засмеялся – и смеялся долго, утирая здоровой рукой заслезившиеся глаза и выпустив из нее гребень.
-Господи, – произнес он, – что ты за невозможный человек такой, а?! Никакого сладу нет!..
-Нет, есть! – тут же возразил монарх, и в ответ на его слова духовник изобличающее ткнул в него пальцем, как бы говоря: вот, а что я только что утверждал?.. Вслед за этим Император изобразил покровительственную снисходительность – так, бывало, смотрит на детей строгий, но добрый учитель – и спросил: – Ну, как тебе простокваша?
- Ты сейчас так проговорил, будто не только в кухню за ней ходил, но и самолично корову подоил и простоквашу эту затеял, – покачал головой Теодор.
Достий даже приоткрыл рот – он за мгновение успел представить себе такую картину: ранее утро, подворье, меж коровников шествует Его Величество, в мундире с позументами, в короне, на которой играет только-только взошедшее солнце, сияет в его лучах и железный подойник...
- А что, ты бы имел что-то против? – ничуть не смутился Император. – Я, значит, правлю тут Империей, а от коровы молока не добьюсь?!
- Ты бы с ней дружбу водил, небось... Как с кухаркой...
Достий не выдержал, отвернулся и прыснул в кулачок. Впрочем, смущаться и прятаться было нечего – остальные участники беседы веселья не сдерживали.
Отсмеявшись, монарх хлопнул себя по коленям и поднялся.
-Веселье весельем, а мне, увы, пора вас покидать, – сообщил он. – Что лично мне весьма огорчительно: до чего славно нам тут сиделось… Достий, ты уж уважь сегодня святого отца, поухаживай, а то ему нездоровиться…
-Наполеон!..
-Ну что еще? – уже от двери обернулся тот. – Прекратить эти намеки на твое якобы нехорошее самочувствие или еще какие добродетели проявить?
-Нет, – святой отец улыбнулся. – Спасибо.
====== Глава 13 ======
Друзья, как заметил Достий, окончательно примирились, но разрядить обстановку мешало разбирательство: Достий не знал доподлинно, в чем оно заключалось, однако слышал, что герцог покинул дворец – очевидно, желая предать тело сына земле согласно обычаям их рода. Впрочем, его отсутствие, увы, не означало, что дело было закрыто. К гвардейцам – к которым Достий уже вполне привык – теперь добавились еще и жандармские мундиры. Обер-полицмейстер ежедневно являлся для доклада лично к Его Величеству. Наполеон за всеми этими событиями совершенно забыл, что недавно его здравие и самое жизнь были под угрозой, и случалось так, что к нему посреди совещания заглядывал доктор фон Штирлиц и выразительно глядел на часы, призывая поторапливаться. За неделю монарх осунулся и побледнел, вполне отвечая представлениям об убитом горем родиче. Бальзака Достий и вовсе почти не видел – тот дневал и ночевал в кабинете, беседуя то с одним, то с другим важным лицом, интриговал, угрожал, угождал, откровенно обманывал – с тем, чтобы спустя десять дней наконец-то дворец с утра пребывал в блаженной мирной тишине. Эта тишина подсказала Достию, что дело, очевидно, окончено, и притом без особенных потерь. Он никогда не уделял внимания прессе, однако в последнее время проглядывал заголовки с опасением – все ждал, как грома с ясного неба, сенсации о братоубийстве в покоях Императора. Тем не менее, очевидно, история в печать не просочилась, что молодого человека неимоверно радовало.
Так длилось до того дня,когда они собрались за завтраком у одного стола – как всегда это происходило, а в последнее время было нарушено – и для Достия истинной райской музыкой было услышать такое привычное ворчание.
Неприятность, кажется, была окончена.
Однако, увы, не были окончены иные дела. После герцога все как будто с цепи сорвались. Достий не успевал даже уследить за событиями – департамент за департаментом подсовывали одну заботу за другой. Полбеды было бы, кабы это являлось кратковременным оживлением – но в противоречие здравому смыслу дела наплывали одно на другое, события, требующие монаршего вмешательства, происходили практически одновременно, и Достий ума не мог приложить, как только их Император еще умом не тронулся в эдаком балагане. Вероятно, его выручала стойкость его характера, всегдашняя деятельность и ослиное упрямство. В ввиду всех этих происшествий к толковому лечению монарх, к вящей досаде Бальзака, уже так и не вернулся, лишь продолжал являться к лейб-медику на осмотры, но и то не каждый раз: Отто ужасно раздражало то, что пациента могут выдернуть буквально «из-под скальпеля» какие-то не терпящие отлагательств дела. Наблюдая за подобными событиями, отец Теодор все сетовал, что он ничем не мог бы поспособствовать – его жизнь проистекала как обычно, и никакого не имел шанса духовник взяться за заботы, с головой сейчас засыпавшие их монарха. Дошло до того, что Достий со святым отцом часто и обедали уже только вдвоем – Император с Советником перекусывали по-очереди, часто на бегу, если вообще вспоминали об этом. Духовник все пророчил, что их неугомонный правитель такими темпами свалится, а тот все бравировал, и конца-краю этому безобразию видно не было…
-И что же, – несмело произнес юноша однажды вечером, – что же, надолго такое... расписание?
Он покосился на задремавшего в кресле, уронившего голову на плечо Высочайшего Советника. Теодор лишь пожал плечами – он уже сходил позвать Его Величество, чтобы тот доправил свое доверенное лицо до опочивальни. Будить Бальзака, если он вот эдак задремлет, Наполеон запретил еще несколько дней назад – а несчастный его Советник, полностью вымотанный свистопляской с грядущим министерским разжалованием, и дневал и ночевал в компании государственных бумаг. Читал их и за трапезным столом, и, как жаловался монарх, в постели тоже. Даже во сне что-то бормотал о пошлинах, процентных бумагах, капиталовложениях и прочих предметах, совершенно для постельных бесед не годящихся.
Теперь же, под конец очередного суматошного дня, он придремал в небольшой гостиной, смежной со столовой. Тут, с наступлением холодов, они часто собирались у камина все вместе. Даже Его Величество периодически выкраивал время, чтобы посидеть тут с ними, хотя нечасто, признаться, ему выпадала такая оказия.