-Что-то долго он гуляет, – заметил духовник недовольно. – Пойду-ка потороплю его… – и с этими словами он скрылся за дверью, оставив Достия наедине со спящим. Молодой человек, пользуясь уединением, без стеснения (обычно он старался не рассматривать людей пристально, зная, что такие взгляды могут им быть неприятны) вгляделся в чужое лицо. Бальзак всегда был худ, но за последние недели, кажется, сбросил еще пару фунтов – эта битва, между кабинетом министров и Императором, была битвой не на жизнь, а на смерть, битвой на выносливость, и каждая сторона ожидала, что та, другая, падет первой.
Где-то в отдалении захлопнулась излишне звучно дверь – возможно, не без помощи сквозняка – и от этого звука Бальзак встрепенулся. Вскинул голову, прислушиваясь, и на миг на его лице отразился страх – возможно, подумалось Достию, ему снилось, что он в объятиях Наполеона, и что сейчас кто-то может застать их… Однако, едва увидев перед собой знакомое лицо, Советник улыбнулся и морщины на его лбу разгладились.
-Прости, – повинился он, – совсем я расклеился. Никакого толку от такого помощника.
-Ну, что вы! – поспешил утешить его Достий, всегда готовый к словам участия, а для близких людей и подавно. – Вы и так многое делаете, не стоит себя корить. Невозможно ведь переделать совершенно все!
-Ты только это Его Величеству не говори, – покачал головой, все еще улыбаясь Советник. – Он и слышать не желает о том, будто что-то там может быть «невозможным», – он сел ровнее и привел в порядок бумаги, которые несколько рассыпались, выскользнув из его расслабившихся во сне рук. Достий глядел на своего старшего друга с сочувствием и сопереживанием.
-Неужели, – наконец произнес он, – министры не понимают, насколько…
-Не понимают? – поднял брови Бальзак. – О, уверяю тебя, они не только понимают, но и всеми силами стремятся.
-Но… Ведь они разумные люди… Это отнюдь не упрочняет их положения, тогда зачем же?..
-Они, Достий, отлично уже осознали, что им не миновать того исхода, что запланирован, – Советник устало помассировал переносицу. Судя по всему, мигрень снова точила об него свои когти. – Что уж они знают совершенно точно – так это то, что ежели Его Величество что-то сказал, то претворит в жизнь непременно. Так что шансов у них нет.
-Тогда отчего они так ведут себя?
-Оттого что злы на него, Достий. И оттого еще, что желают сохранить как можно больше… связей, что ли. Рычагов воздействий. Одним словом, как можно больше препон между Императором и возможностью решения задачи без их участия. Иной раз бывает так, что человек и не министр вовсе, и даже никакой не государственный деятель, однако же к нему идут на поклон, и ищут его расположения, потому как у него хорошие связи. Он имеет влияние на значительных лиц, и может замолвить словечко за кого надо… Тебе ведь Теодор рассказывал о своих мытарствах в юности? Нет?
Достий печально покачал головой. Тема эта, тема прошлого его близкого человека, задевала его – он никак не мог выбрать хорошего момента, чтобы обсудить со святым отцом такую деликатную тематику. Тут требовалось и особенное время, и особенное настроение. Он бы с радостью расспросил любимого ночью, после того, как они испытывали счастье обладания друг другом, но теперь, когда за каждым их шагом шпионили, и они уличали каждую свободную минутку с искусством и старанием, чтобы посвятить ее друг другу… Одним словом, немыслимо было и подумать о том, чтобы именно сейчас завести такую беседу. Впрочем, Бальзак, кажется, вовсе Достия не корил за такой оборот событий. Он лишь вздохнул потихоньку.
-Кабинет Министров, – вернулся к прерванной теме он, – весьма на нашего государя обижен.
-За что же?
-Да много за что. Понимаешь ли… У каждого из них есть и земли свои, и интересы, и заводы, и родни целый обоз. А Его Величеству до всех этих аспектов нет никакого дела. Он лишь требует от своих министров, чтобы они тянули ту часть работы, до которой у него самого руки не доходят. Составил он законопроект или реформу, да и спустил им на доработку. Чтобы ее претворили в жизнь и следили за исполнением. Сам понимаешь, при таком раскладе о себе или родне не больно-то попечешься. А министры наши люди пожилые, одних внучек незамужних у них будет человек под пятьдесят… И родных, и двоюродных, и всех надо замуж пристроить, и все метят в знать, и не хотят слышать о том, чтобы поискать спутника жизни не среди высшего света. Так-то.
Достий сморгнул удивленно.
- Разве нельзя иначе жизнь этих барышень устроить? Может, они могли бы сами... Что-то придумать, – осторожно предположил он. Вроде как и жалко ему было неприкаянных внучек министров, а с другой стороны, как-то нехорошо было сидеть и ждать, покуда о твоем благополучии позаботятся, ничего при этом не делая.
Высочайший Советник в ответ на это только головой покачал.
- Эти люди, – пояснил он, – выросли в страхе перед трудностями жизни. Могу с прискорбием сказать, что и себя имею возможность отнести к этой категории, с той лишь разницей, что наши светские дамы вершат свою политику не на собраниях, а в будуарах и салонах, и, право, лучше бы они там обсуждали вышивку, оперу и новые притирания… У них вот уже полгода тема женитьбы Его Величества не сходит с языка – и еще долго не сойдет. И каждая дама, хоть и самая родная из внучек, подсмеивается над господами министрами – всеми вместе и каждым по отдельности. А такого афронта, какой Его Величество учинил этим государственным мужам, они ему вовек не забудут.
-Афронта?
-Я имею в виду миледи Георгину. Помнишь, я говорил тебе, что ума не приложу, как это событие осветят в салонах?
Достий кивнул – он это помнил. В ту пору еще это происходило, когда они гостили в Загории, а Наполеон учил старую приятельницу столичному вальсу, поясняя ей все движения понятным ей языком, а Георгина сердилась, но старалась. Ох, и потешное же вышло зрелище… Достий и по сей день не мог удержаться от улыбки, когда вспомнил. Сама миледи этот эпизод не очень-то любила припоминать – как и любой иной, где выглядела презабавно – но, когда к тому дело шло, и сама не могла удержаться от смеха.
-Ну вот, – вздохнул тем часом Бальзак. – Дамы-то светские что, им лишь дай тот или другой мезальянс, или еще какую-то тему, выходящую за рамки привычного, обсудачить. А уж такое событие они, конечно, упустить не могли… И на каждом приеме, на каждом суаре, на каждом журфиксе уж поверь, министрам припоминают о том происшествии, в самой, разумеется, благовоспитанной форме… Свадьба-то эта – и для наших дам серьезный конфуз, а какое средство от собственного унижения лучше, как не облить помоями соседа?
Достий поневоле передернул плечами. Эдак не только разобидишься, эдак и взвыть недолго. Однако министры, как он мог видеть, не выли, даже и не думали. Они организованно (или, по крайней мере, так это выглядело) противодействовали, пока еще могли, молча оказывая сопротивление, а Его Величество, так же молча, стоял на своем. И конца края этому противостоянию видно не было. Бальзак, разумеется, не мог оставить Императора в такой момент, и взял на себя все, что лишь вообще мог взять – оттого и засыпая, едва преклонив голову, что уж там…
-А… Когда их распустят? Тогда все окончится?..
-Ты имеешь в виду – такая интенсивность забот?.. – Бальзак ответил не сразу, размышляя какое-то время. – Что ж, – наконец, решил он, – полагаю, возникнут новые. В них никогда не бывает недостатка, их лишь стараешься ранжировать по степени важности. А сейчас ситуация подобна прорыву плотины. И ни в коем случае не позволительно дать течь хотя бы в малой…
-Ах, вот ты где!
В гостиной моментально стало тесно – это ворвался в нее, подавляя своей энергичностью, Его Величество. – А Теодор-то заливал, мол, ты спишь!
-Уже нет. Прошу прощения, что пришлось вас отрывать от…
Договорить Бальзак, разумеется, не успел – да никто его и не слушал. Наполеон – тот в последнюю очередь. Сгреб в охапку, и, не утруждая себя обращением внимания на протесты – он их никогда не замечал – унес, и спустя минуту возмущенный (но очень тихий, дабы не привлекать лишнего внимания) голос стих, затерявшись в коридоре. Достий, оставаясь ждать святого отца, заботливо собрал рассыпавшиеся по полу бумаги.