Монарх, конечно же, не преминул сунуть в воду пальцы – все-то ему нужно было проверить.
- Полагаю, вы и сами понимаете, сколь это невозможно, – едва заметно скривился Советник, будто только и ждал, пока Его Величество скажет хоть что-нибудь противоречащее законам природы и логики. Достий, обняв коленки, с любопытством переводил взгляд с одного на другого.
- Еще как возможно, ежели за вами не уследить! – бойко возразил Наполеон. – Давай-ка, Достий, вставай.
Молодой человек смутился таким напором. На миг у него промелькнула мысль о том, что Император его попросту сгоняет с того места, которое охотно занял бы сам – уж конечно... Однако, Наполеон не выглядел нетерпеливым (а подобное чувство он редко когда скрывал), а просто улыбался, протягивая Достию руку. Тот нерешительно на нее оперся, выбрался из ванной – и чуть не прыгнул обратно, а все потому, что никак не ожидал угодить в жестковатые полотенечные объятия. Рассусоливать Его Императорское Величество явственно не собирался – мигом закутал, собирая стекающую воду. Молодому человеку такое внимание было удивительно, а Наполеон, как ни в чем не бывало, принялся его вытирать, как малого ребенка.
- Говорил я Теодору, ну сходи ты сам в ванную, ну что ж такого... – приговаривал он. – Мне-то не трудно, да и не неудобно ни капли, но сам же понимаешь, нечто ему неприятно было бы то делать, чем я сейчас занят? Повернись-ка... Нет, говорит, нельзя мне. Пост у него, видите ли! До самого близкого человека дотронуться нельзя – да бред это, а не пост! К чертям бы этот пост!
Достий окончательно стушевался и молчал, наблюдая, как мелькает полотенце и крепкие монаршьи руки. Прикосновения у них тоже были крепкими, тщательными, но притом расторопными.
- Я бы попросил вас, мой Император, воздержаться от подробных сентенций. Ваша полемика с Теодором касательно религиозных устоев длится вот уже не один год и, сдается мне, конца иметь не будет, – вдруг вмешался Высочайший Советник, смерив недовольным взглядом поверх книжной обложки Императора.
- Что же ты, готов выступить на его стороне? – усмехнулся монарх. – Вот уж не поверю...
- И правильно сделаете, потому что вывод ваш в корне не верен. Я веду к тому, что святой отец всякий раз возражает вам, ничем не смущаясь. То ли дело Достий, который, выслушивая подобное, навряд ли станет вам перечить по причине своего мягкого и снисходительного характера. Хотя он, конечно же, не согласен с вами, что вполне логично.
Его Величество даже прервал свое занятие, сперва изумленно посмотрел на Бальзака, потом перевел взгляд на Достия.
- Ты что же, Баль, имеешь в виду? Я, по-твоему, пользуюсь тем, что со мной спорить не будут? Да за кого же ты принимаешь меня? Я лишь говорю, что думаю!
- Думаете? Весьма похвально, – едко отозвался Бальзак.
- Я попросту сетую, что мои близкие испытывают неудобство по каким-то... неразумным причинам! – Наполеон встряхнул полотенце и отбросил его на стоящую у стены лавку. – А не распинаюсь единственно потому, что мне охота почесать языком!
Достий бочком начал пробираться к сменной одежде, что он принес с собой и положил тут же. То, как его друзья пикируются, уже его не удивляло, но все же заставляло ощущать робость. А сейчас предмет спора касался его напрямую, и это знатно прибавляло неловкости. Ведь правильно было бы в таком случае вмешаться, а не наблюдать безвольно за происходящим. Но Советник сделал чересчур верные выводы – возразить молодой человек не решался.
Он делал усиленно вид, что занят одеванием, хотя не чувствовал холода после растирания полотенцем, и кусал губы, не зная, на что бы ему решиться. Между тем Наполеон привычно упер руки в бока, свысока поглядывая на них обоих.
-Мне кажется, мой Император, – Бальзак снова перелистнул страницу. – что описываемая вами ситуация далека от конкретной сегодняшней реалии. Духовники ваши оба люди в высшей степени высокоморальные.
-Так о том-то я и толкую!..
-Ваше Величество, – наконец, собравшись с духом, подал Достий голос. Он уже полностью облачился и с тем ощутил себя увереннее. – Ваше Величество, да ведь принять сан – это все равно что, скажем, присягу воинскую!..
Император выразительно шевельнул бровями.
Достий сглотнул, горло у него от волнения враз пересохло. Он нутром ощущал, что на этот вопрос так запросто не отыскать верного ответа, и если бы он хорошенько подумал, то наверняка бы знал, что сказать. Однако Император всегда отличался тем, что оппонентам нипочем не позволял собраться с мыслями или с силами. Только тот, кто был в себе самом и своей позиции железно уверен, продумал все и на любой каверзный вопрос мог дать ответ, мог Наполеона в чем-то переубедить.
-Так стало быть, – снова подал голос Бальзак, – вы полагаете что все решает некий внутренний стержень? Насколько человек духом крепок и готов отстаивать свою правду – верно я вас понял?
-Так точно, – тряхнул головой самодержец. – Ты, конечно, можешь со мной приняться спорить, но я говорил и повторю что..
Он запнулся на полуслове, потому как в этот момент Советник его выпрямился, и смущенный Достий поторопился отвернуться, только и успев заметить, как стекают по чужой коже бесчисленные струйки воды.
-Вот как?
Самодержец все еще безмолвствовал, очевидно, занятый куда больше открывшимся ему видом, нежели умозрительными рассуждениями о природе религии. Достий, уже достаточно хорошо знающий обоих, поспешил ретироваться, пока не поздно. Ибо опираясь на его опыт, он сделал вывод, что сейчас полемика должна была перейти на качественно новый уровень и лучше бы при этом не присутствовать…
Сочельник в Загории мало походил на праздничный отдых, Достий чаще заставал споры и разбирательства, нежели развлечения. Особенно бывал занят Его Величество – то с Бальзаком он судил да рядил, как быть с кабинетом министров, то Георгина его теребила по вопросам воинской науки. Отец Теодор умудрялся сам найти себе занятия, а то и принимал в вышеозначенных обсуждениях живое участие.
В один из вечеров все собрались, как водится, в трапезной. Эта комната была обширной, уютной, как раз для большой компании. Есенка вышивала, засветив поярче керосиновую лампу, Достий пристроился рядом с книжкой (чаще всего на таких собраниях почитать ему не удавалось, то и дело отвлекало что-то интересное, но сидеть просто так, без занятия, молодому человеку было неловко). Георгина листала какие-то привезенные ей из столицы книги, делая себе пометки и сверяясь с огромной мировой картой, тоже совсем новенькой. Наполеон с Бальзаком обложились бумагами в пол обеденного стола. Духовник же присел к огню, и Императрица, заметив, чем он занят, издала возглас удивления:
- Теодор, ты что это делать собрался?
- Носки штопать, – невозмутимо ответствовал святой отец, отмеряя нитку. – А что?
- Ох и дело себе нашел, – хмыкнул Георгина.
- Что ж в этом такого? Достий пятки протер – нешто я починить не смогу?
- Нассе, мужицкое ли это занятие!
- Мужицкое, не мужицкое – а кто ж за это возьмется…
- Я вот и то не штопаю!
- Не умеешь? – духовник даже чуть удивился.
- Мне со шпагой, знаешь ли, проще, нежели с иголочкой.
- Дара Герге, женское ли это дело – шпага? – покачал головой отец Теодор.
Георгина снова хмыкнула, теперь одобрительно.
Достий с радостью замечал, что и с Ее Величеством Теодор общается запросто, тоже на «ты» и вполне дружественно, а молодого человека радовало, когда окружающие ладили.