- Мы наведем справки, – упрямо ответил Наполеон.
====== Глава 15 ======
Как ни были заняты его друзья делами, а все-таки, делали и они перерыв. Надо ведь и отдых голове давать, не то дров наломать недалеко.
В один прекрасный день Достий, выглядывая из окна, приметил, как копошатся в углу сада Его Величество и Георгина. Что-то друг другу показывают, обсуждают эдак деловито. Это показалось странным – чай, зима на дворе, заметено все, какие еще могут быть дела в саду, да еще и в такую рань, когда солнце только-только высунуло краешек из-за ближней горы?
Обуреваемый интересом, Достий спустился вниз, и как раз успел увидеть, как в трапезную оба добытчика вносят ни много ни мало пушистую елочку, отряхнутую по мере их сил от снега. Хитрецы не срубили ее, а выкопали с комелем, опустили в кадку, и явственно намеревались позже вернуть на природой ей задуманное место.
-Чего глаза округлил? – весело окликнула его Георгина. – Елки никогда не видал разве?
Достий неловко улыбнулся. Он постеснялся сказать, что ему и правда ель в сочельник, почитай, в новинку. В приюте, где он рос, устанавливали кое-какую, часто облезлую, а пряники редко когда доставались тем, кто был поменьше и послабее: уследить за порядком пара-другая нянюшек никак не успевали. В деревне же и отродясь такого почина не водилось – там были свои традиции и увеселения, дома украшались венками и гирляндами из еловых лап. Годы его жизни во дворце и вовсе никакими особыми празднествами не отмечались по известной причине: Император официальных торжеств не жаловал.
-Где ставить-то? – перебил между тем старую приятельницу Его Величество. – Не возле камина, место попрохладнее надо.
-Вон там давай, – предложила Георгина деловито. И они поволокли кадку в ближайший уголок. Достий заторопился следом. Ему было и странно, и удивительно – обычно с елкой затевали возню те, кто устраивал детский праздник, или у кого самого в доме были ребятишки, а под этой кровлей пока что об этом говорить не приходилось. Тем не менее, покончив с елью, Георгина из-под стола вытащила припасенную объемистую корзину с пряниками, орехами в блестящей бумаге и прочими сластями. Все это добро они с Наполеоном принялись ловко и деловито в четыре руки развешивать по елочке, словно бы вовсе не деревце к празднику украшали, а расчет пушки составляли.
-Не желаешь присоединиться? – предложил Его Величество вдруг. – Ежели не особо, то сиди себе, но я знаю, что это многим нравится.
-Арро-о, правда? – высунулась Георгина из-за ветки.
-Правда-правда. Мне вот Макс на днях рассказывал, как елке в доме Гамелин едва ли не больше Пьера радовалась. Мог бы – и в лицах показал, но ты же видела Макса…
Достий несмело подошел, присел у корзины и потрогал ближайшее украшение. Пестрые обертки шуршали, переливались в свете камина, радуя глаз. Он выбрал наугад одну тесемку и приладил ее. На ветке закачался, весело подпрыгивая, красный леденцовый петушок. Юноша улыбнулся – это и правда было и забавно, и весело.
-Астай! – качнула она головой. – Внизу не очень густи. Оставляй место, чтоб пролезть было можно.
-Пролезть?
-Конечно. А то как же Есенка свои подарки достанет?
Достий склонил голову к плечу, а загорянка хлопнула себя ладонью по лбу.
-Айе, да ты ведь не в курсе… Конечно!.. Видишь ли, Есенка жуть как елки любит сочельные, с самого детства. Увидала однажды, как в городе делают, так страсть ее прямо обуяла, и не смутило ничуть, что не везде эта традиция заведена. Чуть не с лета готовилась, мастерила всякие украшения – то шишек наберет да позолотой покроет, то еще что выдумает, – Достий кивал, следя за рассказом. – Ну вот, а раз ей потеха, уж конечно, мне не тяжко ее порадовать.
-Герге из столицы который год выписывает то наряды, то краски, то еще какие-то штучки, – весело сообщил Наполеон. Достий понемногу начинал понимать, откуда в обиходе миледи Есенки такое количество исключительно городских обновок и прочих вещей, которые нелегко было бы купить в загорской глубинке.
-Завтра будет под елкой-то шурудеть, – добродушно отозвалась Георгина. – Нынче просто так пусть глаз радует…
Впрочем, радовала глаз украшенная елочка не только Есенке: Достий и сам нет-нет, да бросал на нее довольные взгляды. Он знал, что в их кругу не принято было прежде как-то особенно отмечать сочельник: два предыдущих года они ничем этот день не выделяли. Святой отец отправлялся на всенощную, Достия же оставлял дома, не желая впутывать его лишний раз в дела Синода, и юноша засыпал, как и обычно, а Его Величество с Советником поутру зачастую заставали в кабинете за составлением финансовых планов на грядущий год. Поздравлений между ними в каком-то особенном их виде, или, паче того, подарков, не было принято – церковь по сей день относилась к такому легкомысленному поведению с подозрением, и Император не желал лишний раз подчеркивать различие между ним и его друзьями. Да и потом – чем его радовать, для Достия было бы одной сплошной загадкой. Сам Наполеон, очевидно, вообразил бы себя не иначе как Святым Клаусом, спустив на подарки близким пол-казны, так что, очевидно, Бальзак тоже как-то препятствовал привычному празднованию сочельника во дворце, опасаясь за государственную стабильность.
Как бы там ни было, их сочельник в этом году прошел на удивление уютно: все они собрались в трапезной для ужина и засиделись допоздна, отдавая дань гусю с яблоками, пирожкам с грибами и прочим разносолам, на которые расстарались ради праздника. Самой Георгине заводиться на кухне было лень, блюда сложнее супа или каши она не больно-то признавала, но когда появились гости, кого можно было заарканить на кухню, чтоб развлекали беседой, а то и приставить к полезному делу, все пошло на лад. Достий уж и не знал, что думать, когда прибежал на шум к печке, а оказалось, что по уши перемазанные в муке Их Величества спорят, как правильно фаршировать этого их грешного гуся. Святой отец принимал в кухонных хлопотах посильное участие, все про себя переживая, что не может приложить к делу руки, по крайней мере, обе. Есенка белочкой сновала в подпол и назад, то с одним горшком, то с другим, и только Бальзак даже не пытался поучаствовать в общем безумии, а все так же сидел и корпел над бумагами. Вид у него сделался совсем бледным – зимой солнца было мало, и даже та его скудная часть, что обычно Бальзаку, кабинетному затворнику, доставалась, теперь его миновала. Зато уж, глядя на себя в зеркало, Достий примечал здоровый цветущий румянец во всю щеку – и ему, и всем остальным приезжим пребывание в Загории шло на пользу. Замученный дворцовыми интригами, несговорчивостью своих министров и их кознями, Император снова тут ожил, явственно радуясь передышке, а что касается отца Теодора, то спокойный размеренный уклад здешней жизни был ему как нельзя более по душе. Он совершал долгие пешие прогулки, и укрытые снегом поля и горы, этот однообразный белый пейзаж, не надоедали ему.
Уезжать отсюда Достию не хотелось совершенно, да и Георгина не очень-то желала их отпускать, уговаривая задержаться хоть на недельку, но увы, дела не ждали. В положенный срок они собрались и отбыли, и Достий долго махал на прощание Есенке, превратившейся вскоре в белое пятнышко на фоне ворот, а там и вовсе потерявшейся в снежной белизне.
К облегчению Достия, суета и круговерть дворца не захватили их немедленно же по возвращении, что дало им время немного прийти в себя. Основная суматоха началась через несколько дней, после обеда, когда святому отцу пришла телеграмма. Она была не на его имя, то был ответ Бальзаку, но дело, упомянутое на клочке почтовой бумаги, касалось духовника напрямую.
- Святые небеса... – простонал он как от зубной боли. – Он прибудет через два часа… Бальзак, ты в своем ли уме! Это же так скоро!
Высочайший Советник, который не счел за труд самолично передать послание Теодору в руки, лишь пожал плечами.