-Ну я подумал: чего тебя-то за собой буду таскать? – говорил он на ходу, когда шагал по перрону и Достий семенил следом, едва поспевая и путаясь в полах сутаны. -Я же не Баль людей бояться, это ему с чужаками говорить смерти подобно… Отдохнул тут в тишине от дворца?
-Отдохнул, спасибо, – закивал Достий. Его Величество, тем временем, достиг вагона и, не спрашивая спутника, подхватил под мышки, легко подсаживая на ступени, а следом взлетел и сам – Достий и пикнуть не успел.
-Ну и добро, – как ни в чем не бывало, продолжил монарх. – Сегодня выспись, завтра подъем ранний, беготни много будет.
Следуя собственному же совету, он и сам устроился спать рано, недовольно поворочавшись. Достий позже несколько раз ловил Его Величество на одинаковом жесте: выпростает руку, пошарит рядом, но, не обнаружив искомого, только фыркнет недовольно. Юноша поджал невольно ноги – неужто и сам он так же станет искать любимого подле себя, когда совсем отвыкнет спать в одиночестве?
Следующий день и правда начался со спешки: Достия разбудил посторонний шум. Приподнявшись на локте, он прислушался. В купе он был в одиночестве, стало быть, неугомонное Его Величество уже занят делами. Нужно было поторапливаться, и не разлеживаться.
Едва Достий закончил с одеванием – ворвался Наполеон, одобрительно кивнул, видя такую прыть у спутника.
-Я уж думал будить тебя, – поделился он без приветствия – Баля утром всегда бужу, он такая совушка… Давай, лопай, а я пока тебя проинструктирую, – придвинув к Достию тарелку, прикрытую специальной крышкой (чтобы кушанье не остыло и при дорожной тряске не просыпалось), Император начал: – Одного тебя, разумеется, никуда я не отпущу. Отправлю с тобой двоих ребят из караула, они парни надежные, из тех, о ком говорят: кружку пива доверить не страшно.
Достий на монарха неуверенно посмотрел. Может, ослышался он спросонья?..
-Что? – улыбнулся тот. – Тебе в новинку такое сравнение? Тогда вот ключик: гвардейский караул частенько ставят охранять то кабинеты, то важных особ, то места значительные или предметы особенной ценности. И все это караульные стерегут, сами на него не претендуя: и то сказать, на что бы сдался какому-то сержанту монарший венец или заморский посол? А поди, поставь этих молодцев стеречь кружку холодного пива, и мигом узнаешь, на кого ты положиться можешь, а кто выдует…
Достий задумался. Хитрая поговорка, ишь ты…
-Ребята город знают, – между тем вещал Император. – Доведут тебя до места и назад. Гуляй, сколько влезет, хоть весь день, обратный поезд еще в расписание не вписан. Бог его знает, сколько я провожусь, может, вечером домой, а может и утром. В любом случае я пришлю вестового, в Конгломерате не оставлю…
Гвардейцы-караульные, выделенные для сопровождения, Достия немного испугали – выше него на добрую голову, они и на Императора глядели сверху вниз. Впрочем, это-то неудивительно: в гвардию предпочитали набирать людей рослых, красивых, чтобы на смотрах было кем блеснуть.
-Глаз не спускать, – коротко велел им Наполеон, кивнув на Достия. – Не то спущу шкуру. Вопросы есть?
-Никак нет! – отозвались те молодцевато. Достий оробел еще сильнее. Никогда еще никто никому за него шкуру не спускал – да и не обещался. При нем, во всяком случае, такого ни разу говорено не было. Даже неловко стало перед гвардейцами. Сколько ни убеждал он себя, что невольные его спутники – люди служивые, и что работа у них такая, а все равно ощущал себя так, будто это из-за него должны они тащиться в незнамо какую даль и там топтаться под совсем им, должно быть, не интересными сводами собора…
Впрочем, едва увидев его перед собою, Достий позабыл обо всем на свете. Вот это был собор так собор – если столичный поражал великолепием, то этот дышал подлинным искусством. Некогда белый, камень его пожелтел, будто пенька или старая кость, а многочисленные резные фигуры, украшающие стены, изуродовали потеки от дождей. Что поделать, и камень размывает… Целые вереницы святых выстроились вдоль карнизов, окна украшали искусные пилястры, а абсиды – барельефы. Колонны уходили под самые облака, огромные ступени, поистертые тысячами ног, приводили к арочным дверям, столь высоким, что в них можно было и конному проехать стоя.
Внутри же… Самый запах говорил о старине. На славу потрудились древние безымянные мастера – умели же люди прежде создавать настоящие чудеса! До чего искусными были умельцы, обходящиеся простыми и грубыми инструментами!.. Одного дня мало было бы, чтобы обойти и рассмотреть все, что было внутри старинного храма. До чего тонка, тщательна была работа даже и в самых мелочах – просто удивительно, какие умелые руки должны быть, чтобы сотворить нечто подобное!
Не час и не два провел юноша в этом удивительном месте, а когда все же вышел наружу, на небе уже зажигались первые звезды. Охранники его, деликатно державшиеся в сторонке, подтянулись, завидев, что, кажется, визит близится к своему завершению.
Безмятежность этого места словно бы неохотно отпустила Достия от себя – он почти ощущал, как будто покидает какой-то волшебный мир. Даже не подозревал он, что может быть настолько чувствителен к окружающей его красоте! Сколько уже жил во дворце, где, казалось бы, самая пышность, но всегда бывал равнодушен к дворцовой позолоте и изысканным резным портикам. Но здесь… Здесь было совсем иное.
Окончательно же дивный покой оставил его, стоило лишь переступить порог дома, отведенного под дипломатическую резиденцию. Достий изначально удивился, отчего это самый обыкновенный жилой дом получил такое почетное поименование, но потом припомнил рассказы Бальзака: где бы посланника иной державы ни разместили, хоть бы и в курятнике, место это определяется как «резиденция» и отношение к нему соответствующее.
Наполеон работал за столом в гостиной, обложившись какими-то бумагами, разместив их на площади не только стола, но и прилегающей мебели. Азартно насвистывал и вообще, кажется, чувствовал себя преотлично.
-Я почти закончил, – объявил он, опять же не утруждая себя приветствием. Манера эта Достия частенько с толку сбивала – он только рот, было, откроет для «здрасьте», а на его голову уже выльется поток новостей. Император всегда вел себя так, будто они расстались вот только минутку как – или же не виделись сотню лет, если он успевал соскучиться, и не было никакого срочного дела.
-Скоро дома будем. Ну что, хорошо ли погулялось тебе? – При этих последних словах зеленые глаза монарха блеснули – он совершенно очевидно не сомневался в том, каков будет ответ. И Достий его не разочаровал:
-Замечательно! – чистосердечно откликнулся юноша, – Спасибо, что взяли с собой!..
-Да брось, – Наполеон улыбнулся еще шире, однако было заметно, что искренняя благодарность спутника ему приятна. – Мне это ничего не стоит, а тебе в радость, так чего ради я... Открыто! – последние слова относились, очевидно, к кому-то за дверью – Император загодя расслышал знакомые чеканящие шаги. В комнату проскользнул вестовой с телеграммой. Торопливо вручил ее Наполеону и отошел к дверям, встав там наизготовку. Вид при этом у него был самый наитревожнейший. Достий поежился – поди, знай, отчего человек нервничает, да еще и так отчетливо?
Однако оказалось, что дело в послании – пробежав его глазами, Наполеон побледнел так сильно, что проявились на скулах прежде незамеченные веснушки, бледно-золотистые, совсем невидные в обычном его состоянии. Расширившимися глазами он снова и снова перечитывал несколько строк на плотном листке, а затем смял его одним движением – лишь жалобно захрустела бумага – и ударил кулаком в столешницу, разбивая собственную руку. Кровь быстро пропитывала бумагу. Достий сидел ни жив, ни мертв, опасаясь подать голос: очевидно, что-то очень серьезное произошло. Быть может, на том самом важном заводе, или… Думать про «или» ему не хотелось.
-С-сукин с-сын, – хрипло выдохнул Его Величество, явственно позабыв о том, что он не один сейчас. – Глотку вырву… Поднимай всех! – это уже вестовому. – Мы ни минуты лишней здесь не задержимся. Дать депешу в восемнадцатый драгунский – нам с ними по пути. Чтобы к утру были на позициях. Остальным быть наготове до моего приказа.