Отец Георгий, видно, не слишком любящий пышные речи, тут же перешел к делу. Гаммель слушая его, беспрестанно и благодушно кивал, святой отец по-прежнему сохранял спокойствие и неподвижность. Едва доклад закончился, де Ментор обернулся к духовнику и произнес:
- Чудесно, на мой взгляд. Отец Теодор, у вас есть вопросы?
- Есть, – с готовностью ответил тот, и Достий подивился, как раскатисто звучал его голос в гулком помещении.
Вопросов у него осказалось много, да таких, что в журналистской ложе кто-то подавился своим хихиканьем. Теодор озвучил внушительный список растрат – причем все они, как понял Достий, были на основании распоряжений отца Георгия, который стоял теперь за кафедрой, раздувая ноздри от гнева.
- Фальсификация! – прогремел он так, что стекла в оконных рамах дрогнули.
- Позвольте! – Гаммель вдруг взвился со своего места, порылся в небольшом черном портфеле, что принес с собой, и вывалил на стол ворох каких-то документов. Их было так много, что часть упала на пол, но никому до этого не было дела. – Это ваши расписки! Все они сверены с гроссбухами до последнего франтла. И все они – безосновательны.
- Фальсификация!!!
В зале зашумели, Достий с трудом удерживался от того, чтобы не вскочить на ноги или не выдать как-то иначе своего волнения – в таком случае его заметили бы, это дало бы повод новым пересудам. А потому молодой человек сидел, вцепившись с свой стул и покусывал губы от волнения.
Гаммель тем временем снова покопался в своем портфеле.
- А вот заключение от государственного казначея, которому доверили проверку расписок… Конечно, это копия…
- Ага! – глава денежной управы был уже так же красен, как и его мантия. – Копия! Всего лишь…
- Да, всего лишь заверенная придворным нотариусом копия, – пожал плечами де Ментор, чем вызвал восторг у публики.
Заседание далее проходило не менее интересно, хоть Достий и понимал всякие денежные и управленческие дела с трудом, иногда доклад понятен был ему через слово. Но выступления святых отцов он выслушивал нетерпеливо, ожидая момента, когда оспаривать доклад принимались прокурор с духовником. Какие возникали иной раз перепалки, какие волнения, молодой человек с болью в сердце осознавал – отец Теодор наживает себе врагов, одного за другим. Но ведь в Синоде у него никогда и не было друзей… А слежка особенно задела его за живое. «И в конце концов, – размышлял Достий. – Я не оставлю его, будь у него хоть тысяча недоброжелателей!»
Кроме недоброжелателей, тем не менее, постепенно возрастало число союзников, все чаще и чаще из партера, а то и с яруса доносились одобрительные возгласы. Простому народу все больше нравилось, как прищучивают достопочтенных церковников, несколько забывшихся на своих высоких постах.
Еще бы. Что касалось де Ментора, то он блистал. Бросался удивительно смелыми язвительными замечаниями, которые выставляли докладчика в таком невыгодном свете, что тот превращал невольно свое выступление во что-то скомканное и нелепое, только усугубляя нелестное впечатление. Прокурор играл на чувствах зрителей и участников, как на органе. Его блестящие высказывания, предчувствовал Достий, уже заполнили журналистские блокноты доверху.
Доклады закончились внезапно – и Достий даже испытал недоумение, он несколько часов просидел, едва ли шевелясь от напряжения. Де Ментор снова взошел на кафедру, собираясь произнести заключительную речь.
- Уважаемая публика, уважаемые святые отцы, – произнес Гаммель, и голос его звучал мягче и проще, чем в начале. – Со своей стороны хочу сказать, что тяготы вверенной мне должности…
- Тебя я еще стерплю… – пробубнил кто-то. Достий поискал глазами и увидел отца Георгия, первого докладчика. Он встал во весь рост и вдруг ткнул толстым пальцем в сторону отца Теодора. – А этот? Кто он такой и почему у него право обвинять нас? Ежели он вертится вокруг Императора, а нам приказывает не лезть в политику, то…
Гул заполнил помещение до потолка, Достий зажал рот руками, чтобы не вскрикнуть – духовник, заслышав такие слова о своей персоне, неспешно отложил бумаги и, упершись ладонями в столешницу, медленно встал во весь рост. Сидящий по соседству с отцом Георгием маленький и сухонький старичок дергал того за рукав – призывал сесть на место и помалкивать.
- Господа, тихо!!!
В тут же повисшей звенящей тишине раздалось только приглушенное хмыканье – этот звук издал Советник, впрочем, не отрывающийся от принесенных с собой тетрадей. Видно, он тоже удивился, сколь громким и пронзительным может быть голос у синодального обер-прокурора. Но Гаммель тут же примирительно тронул за локоть духовника и тихо произнес:
- Прошу тебя. Это мое дело. Ты не входишь в Синод, ты лишь помогал мне до этого.
Святой отец нехотя опустился на свое место.
- Если вам вдруг охота поговорить об этом достойном человеке – что же, давайте поговорим, – Гаммель развел руками. – Отец Теодор – доверенное лицо Императора, его личный духовник. Все мы знаем, сколь тяжела стезя управителя, а ежели рассматривать в этом ключе должность Его Величества? Не мне говорить вам про соблазны, про трудности и испытания, которым подвергается руководитель, будь у него хотя бы пара человек в подчинении. Духовная опора здесь необходима. Ко всему прочему, позвольте же мне разобраться.
Гаммель вдруг сошел с кафедры, однако видно было, что речь он не закончил. И верно – он заговорил, прохаживаясь теперь вдоль бельэтажа.
- Что это за человек? Я знавал его с юности, я бывал с ним в одном учебном заведении. Но это прошлое. Обратим же свой взор на настоящее. Приближенное к Императору лицо – что он имеет? Земли? Просмотреть всеимперский земельный реестр – ваше право. Вы не найдете там его имени, что могло бы быть приписано к какому-нибудь приходу. Титул? Отец Теодор имеет сан священника. Деньги? Он бы тратил их, а меж тем, держится скромно.
- Откуда знать, на что он их тратит?.. – проворчал кто-то из синодальных чиновников.
- Ну а что же, вы видели его в игорных домах или на скачках?
- Не видел.
- О, стало быть, вы там бываете… – заключил Гаммель, чем вызвал смех у зрителей. Только сейчас Достий заметил, что прохаживаясь, он оказался за спиной у чиновников, и тем приходилось вертеться на своих местах, вид имея при этом весьма нелепый. Зато публика за бельэтажем чувствовала себя прямо-таки обласканной вниманием. – С сегодняшнего дня все бразды правления в руках у меня. Вы не увидите отца Теодора в Синоде – и даже не знаю, кто из вас будет больше этому рад. Наверное, отец Теодор. Я же, уполномоченный Императорским приказом синодальный прокурор святейшего Синода, обязуюсь служить империи и Отцу Небесному ревностно и истово.
В заключение де Ментор улыбнулся так, что у Достия дрогнули поджилки. Что происходило со святыми отцами – он и подумать боялся…
Заседание на том и окончилось, а Бальзак наконец поднял голову от своих бумаг, захлопнул гроссбух и велел Достию собираться.
- Как, мы не подождем отца Теодора?
- Он явится во дворец позже. Не беспокойся, с ним все будет в порядке. А нам пора домой.
Сидя в темной повозке и кутаясь в пальто от сквозняка из окошка, Достий все еще отходил от увиденного. Де Ментор предстал перед ним в таком необычайном виде! Сперва – в начале их знакомства – он показался очень легкомысленным, особенно с его беспрестанным щебетаниям об одежде. Как ловко удалось ему удерживать внимание такого количества народа, и столь долго! А как он говорил! Даже интересно теперь было, какое прозвище дадут ему газетчики? Впрочем, прозвищами ведал, кажется, Лондон, который сейчас находился далеко…
- Господин Советник, вам понравилось выступление прокурора? – решился наконец Достий на вопрос. Ему очень хотелось услышать мнение своего учителя, ведь Бальзаку всегда удавалось точно и метко оценить что бы то ни было, а еще раскрыть перед собеседником те грани явления, о которых и подозревать было невозможно. Но де Критез только буркнул:
- Больше всего мне понравилось то, что Гаммель разговаривал не со мной лично…