-Ах, Опера! – вдохновился еще сильнее посетитель. – Храм искусств!.. Я мог бы надеяться… О, но нет – разве я посмею появиться пред светлы очи этой некоронованной царицы рампы, ведь даже мое имя ничего не скажет ей… Я уже вижу, как непонимающе она читает его, чуждое, на прикрепленной к букету карточке…Что за жестокая судьба! Ах, что же делать?!
-Леди Гамелин известно мое имя, – вынужден был придерживаться фактов Советник, чей логичный разум уже искал самые наикратчайшие пути разрешения задачи.
-И вы сможете провести меня к ней?! – глаза виконта восторженно засияли. – О, мое сердце, оно просто не выдержит такого счастья!.. Тысячи благодарностей вам, о мой спаситель!..
Бальзак, сейчас вряд ли чувствовавший себя спасителем, однако осознавший, что от него приняли, по сути, обещание, которого он не давал, только дернул уголком губ. Заметив этот жест, де Ментор осведомился:
-Я нанес вам обиду, сударь?! Молю, не томите, говорите все как есть!
-Мне жаль тратить время на вечерние увеселения, – откровенно ответствовал ему Советник. – Его мне чересчур недостает.
-Само собой, само собой! Я как никто понимаю вас!.. Но не подумайте, будто я ставлю свои пожелания впереди общей необходимости: вы могли бы появиться после выступления леди, потратить лишь четверть часа и снова быть доставленным ко дворцу, я предоставлю свой экипаж в ваше полное распоряжение – а ведь всем известно, что моя шестерка серых в яблоках – самая резвая в столице!.. Ну так что же?!
Бальзак, загнанный в угол, кивнул.
-Этим вечером, – произнес он, очевидно, желая поскорее отделаться от этой новой напасти. – Выступление окончится около одиннадцати, я буду вовремя.
-Слава богу, пока нет.
Окрыленный, де Ментор пропустил последнюю реплику мимо ушей, развернулся к двери, и, так как расцвести еще больше было уже попросту невозможно – только сердечно поприветствовал Достия.
-Прости, что задержал.
-Нет-нет, – поспешил заверить собеседника молодой человек. – Я только вот…
-Да-да, я вижу. Давай твое «только вот», я до утра все проверю…
Достий, чувствуя, что его присутствие сейчас не ко времени, тихо и проворно выскользнул вон, бесшумно притворяя за собой двери.
Спустя несколько дней, под самую завязку наполненных событиями, и в которые юноша был сильно загружен всякого рода работой – помогал святому отцу навести порядок в делах и прошениях, которые пришлось отложить из-за нового обер-прокурора – к Достию явился письмоводитель канцелярии Синода, и принес ему какое-то уведомление, касающееся, ни много ни мало, экзамена. Молодой человек с удивлением прочел документ и понял лишь то, что он касается его скромной персоны напрямую. Достию сразу же сделалось не по себе – еще бы: что за дело к нему может быть у синодальной канцелярии? И при чем тут экзамен? Достий с беспокойством пробегал глазами уведомление снова и снова. Составлено оно было столь витиевато и заумно, что простодушный Достий не был уверен, что разобрался со всеми хитросплетениями до конца. Он очень досадовал на то, что непонятное, но судя по всему важное дело Синод подгадал аккурат когда прочих забот и хлопот было более чем достаточно. Дворец гудел растревоженным ульем. Ежечасно в нем рождались и опровергались новые слухи. Придворные, и те, кто был занят какой-то службой, и просто праздные зеваки, сбивались в кучки и в пол-голоса обменивались новостями. То здесь, то там звучало имя нового прокурора – Гаммель купался в совершенно заслуженных лучах славы. В один день он сделался значимой фигурой для дворцовых обывателей, сумев сотворить то, что прежде никому еще не удавалось. Этим господам, в сущности, неважно было – ни причина неудач предшественников, ни путь, каким виконт добился успеха. Они видели лишь эффектное выступление, знать не зная, сколько в него вложено труда и подготовительной работы. Достий по рассказам святого отца знал, как Гаммель де Ментор любовно разглаживал, положив на колено, каждый лист из доклада, приговаривая, что с эдакой-то, аккуратно подобранной и сведенной тютелька в тютельку информацией потерпеть фиаско попросту невозможно. Но до кропотливого труда десятков архивариусов, писарей, секретарей и клерков, до бессонных ночей этих людей и до скрупулезного муравьиного их труда сиятельным вельможам дела не было.
Прихватив письмо с собой, Достий отправился к Бальзаку – человеку, кто, в его понимании, лучше всех мог растолковать ему чужие хитрости. Однако ни в кабинетах – ни в своем, ни Императора – ни в библиотеке, ни где-либо еще из привычных для него мест Советника не обнаружилось. Достий поначалу подумал, что Его Величество в очередной раз проявил свой достопамятно известный пылкий темперамент, и решил подождать. Однако когда к обеду Наполеон явился мрачнее тучи, Достий немедленно смекнул, что его предположение было ошибочным. После уединения со своим Советником монарх всегда выглядел счастливым и довольным, к смущению де Критеза, а нынешний его вид свидетельствовал, скорее, о том, что он Бальзака не видел уже давненько.
Понимая все это, и заподозрив неладное – кто знает, быть может, хрупкий здоровьем Советник попросту слег от перенапряжения? – Достий обратился к Его Величеству с вопросом. Тот пожал плечами, глядя в сторону.
-Он избегает меня.
-Что?.. – Теодор оторвался от приема пищи и вскинул взгляд.
-Что слышал.
-Наполеон, не обманывают ли меня мои уши, ты ли это?.. Откуда такие мрачные мысли? – духовник взирал теперь на своего высокопоставленного подопечного с откровенным непониманием. Достий же изумленно переводил взгляд с одного участника беседы на другого.
-У меня есть глаза, – отрубил тот. – И я вижу, что происходит.
-Послушай, – сбитый с толку, святой отец отложил вилку. – Не мне тебе рассказывать, что ежели Советник твой от тебя бегает, то значит это…
-Я знаю, что это значит, Теодор, – не дослушал монарх. – Я живу с ним бок о бок, почитай, два десятка лет. Я знаю его. Я знаю, когда его «нет» означает «да, если поймаешь», а когда это действительно «нет».
-Вы что… – брови отца Теодора самопроизвольно поползли вверх, он замялся, подыскивая слово, но так и не подыскал, – поссорились?
-Не мели ерунды, – тряхнул головой Наполеон раздраженно. Сейчас любое слово вызывало у него лишь одну реакцию. – Мы никогда не ссорились. У нас нет для того ни малейшего повода.
-Так что произошло?
-Баль уехал.
-Куда?..
-С инспекцией на свой любимый электрический завод. Втемяшилось ему, видишь ли, в голову, что непременно надо провести во дворец телефонные провода. Дело хорошее, я не спорю, но такой спешности, как он изображает, в этом уж точно нет. Да и потом – такая новомодная штука лишь наделает переполоху. Все примутся трезвонить, призывая прислугу, позабыв, что есть всем давно хорошо известные и понятные сонетки, во дворце учинится истинный хаос, и сам знаешь, это…
-Не заговаривай мне зубы, – оборвал словоохотливого Императора святой отец. – Я твои фокусы знаю. Что с того, что Бальзак уехал, это такая уж трагедия?
-Он не любит путешествий, – неохотно пояснил монарх. – Пускается в дорогу лишь когда нет иного выхода. Он домосед, его калачом на улицу не выманишь. А тут сам сорвался, хотя никакой существенности в этом не было совершенно. Оставил мне записку служебного толка и смылся, как… – Наполеон лишь рукой махнул, не оканчивая фразу. Достий недоуменно сморгнул. Такое странное поведение Советника в его голове попросту не укладывалось. Это было совершенно обсуждаемому лицу не свойственно. Он неуверенно поглядел на любимого. Теодор нахмурил брови еще пуще и протянул: