-А ведь и мне требуется появиться на этом заводе, к слову сказать… Я, считай, ненароком узнал, что ни ты, ни твой Советник при создании завода о необходимости хотя бы молельной комнаты даже не подумали. Да не возражай мне – поглядите-ка на него, я договорить не успел, а он уж руками машет... Это необходимость, Наполеон, люди неделями проживают на территории завода. Надо организовать какой-никакой приход. Ежели вовремя этого не сделать, Синод непременно поднимет вой о безбожном характере новой твоей затеи…
Его Величество дернул уголком рта. Весь его вид сейчас свидетельствовал о том, что мысли его от Синода дальше, чем их родная империя от Нихона. Поднимет ли тот вой, или нет, и не придется ли звать кого-нибудь Гаммелю на помощь – все сейчас для него отошло на задний план. Хотя, подумалось Достию, Синод наверняка уж не упустит своего шанса позловредничать. Пошлет ли Его Величество своего духовника – припомнят тому старые грехи, да усомнятся, можно ли такому человеку доверять важное дело – а отправление первой службы дело, без сомнения, важное, а не пошлет – и того хуже, вовсе захают…
Достий не удивился, когда после трапезы Теодор велел ему собираться. Он был готов к такому повороту событий. Бальзака не было уже несколько дней – кто знает, что там у него происходило. Император, конечно, сорвался бы с места, да сам все разузнал, но его якорными цепями держали во дворце его дела – ежедневные утомительные заседания, тяжбы, разбирательства, поданные ему на стол прошения, реформы, работа с обновленным кабинетом министров и еще десятки различных дел, какими полна судьба любого наделенного властью лица. Наверное, подумал Достий, и на это Бальзак тоже рассчитывал: что вдали от дворца его не достать Императору. Вот только… Зачем?.. Неужто не понимает Советник, как будут переживать за него и тревожиться, неужто даже в голову ему не взбредет, что недурственно было бы ему воздержаться от вояжей в такой час?.. Или, не дай Отец Небесный, что-то на заводе произошло, о чем Император не ведает, и Советник его отправился справляться с этой новой бедой?.. Тогда тем паче им с отцом Теодором стоит там быть поскорее!..
====== Глава 21 ======
Они отбыли самым обычным образом, не привлекая к делу ни один из особых курьерских составов. Духовник Его Величества не любил ни чрезмерной ненужной пышности, ни внимания постороннего, а Достий был и рад этому. Они в простом, каких двенадцать на дюжину, пассажирском вагоне преодолели расстояние, разделявшее их с нужным городом, и там, среди простых людей, чьи головы не были забиты интригами, молодой человек отдохнул душой.
Дорогу от вокзала к заводу он помнил отлично, да и видно было его, завод этот – с последнего его визита тот разросся. Будто грибы после дождя, поднялись вокруг главного корпуса пристройки, какие-то подсобные склады, вагончики, сараюшки и бог еще весть что. Теодор времени терять не стал, и прямо от проходной направился к кабинету управляющего – сообщить о своем визите, спросить, когда удобнее всего будет провести службу, и, конечно, заодно разузнать и осмотреться в поисках сгинувшего Советника. Впрочем, особо изощряться в поисках не пришлось: искомое лицо обнаружилось там же, в кабинете. Сидел по ту сторону стола, обложившись бумагами, и усердно – пожалуй, с точки зрения Достия, даже излишне усердно – скрипел карандашом. Сам управляющий – молодой человек с некоторым трудом припомнил его имя: Юлий де Ламберт – поднялся им навстречу, вопросительно улыбаясь.
-Мир этому дому, – строго поприветствовал Юлия отец Теодор. – Мы здесь по служебному долгу, и времени вашего не отнимем понапрасну.
На знакомый голос Бальзак обернулся. Смерил обоих духовников взглядом, кивнул им, приветствуя – и снова уткнулся в бумаги.
-Душевно рад знакомству и самой встрече, – перевел внимание на себя управляющий. – Чем могу быть вам полезен?..
Духовник Его Императорского Величества быстро растолковал, чем именно, и во время своей речи, пользуясь преимуществами роста, то и дело поглядывал пытливо на Советника.
-О, – произнес, разобравшись, Юлий, не замечая того, или вежливо делая вид. – Это очень важное дело. Я, право, занялся бы этим раньше, но ни один из моих заместителей не поставил меня в известность! Только и успел, что очистить одно из складских помещений да заказать в Бурштине всю необходимую утварь. Хорошо, что вы прибыли, поможете с убранством, чтобы все было как должно… А там можно будет и отстоять первую службу! Знаете, быть может, лучше все обустроить с утра, как вы думаете? И работники соберутся, и светлее будет. А ночь скоротать тут же можно – вот Баль соврать не даст, тут вполне себе пристойно можно окопаться.
Советник не удостоил его ответом. Сидел, ссутулив острые плечи, будто бы весь уйдя в бумаги. Вид его так и говорил окружающим – «ну что вы пристали, не видно разве, некогда мне, не до вас!».
Так и пришлось им выйти прочь, вслед за радушным управителем, который взялся их проводить. Он все улыбался им, будто ярмарочный зазывала, рассказывал оживленно о тех местах, что они проходили, расспрашивал самих духовников, и воздух вокруг него будто бы аж звенел. Достию это его дружелюбие казалось почти скрипящим на зубах, точно песок – он в детстве, когда ходил с деревенской ребятней на речку, и ныряя там, бывало, познавал на себе сомнительные прелести этого опыта, так что знал, с чем сравнивает.
Когда, наконец, они с бывшим настоятелем остались наедине, Теодор еще какое-то время прислушивался к удаляющимся шагам, а затем произнес, как отрезал:
-Мне он не по душе.
Достий лишь приложил палец к губам, указал на стены и руками изобразил, до чего они тонки. Любимый его кивнул понимающе, и более тему развивать не стал.
Впрочем, Достий сам не знал, что думать на счет господина де Ламберта. Все в нем казалось неплохим, даже милым порой – и обходительные его манеры, и дружелюбие, и душевность, и все же молодому человеку грезился во всех этих проявлениях отголосок притворства.
Он исподволь рассматривал управляющего на протяжении всей службы – Юлий производил впечатление человека богобоязненного, искренне верующего. Одно его намерение обустроить местную церковь соответственно всем правилам говорило о многом. За время всего ритуала, что проводился поутру, не сделал ни единого недостойного жеста – в отличие от Бальзака, который вообще не соизволил явиться. Напрасно Достий утешал себя мыслью, что причина в раннем времени, и Советник придерживается своего совиного распорядка дня. В глубине души он знал истинное положение вещей: как и Его Величество, Бальзак проявлял незавидное равнодушие и пренебрежение к церковным нуждам. Не только игнорировал клерикальные праздники, дни памяти или посты – нет, бери шире, Достий даже ни разу не видел, чтобы Советник крестился. Скорее всего, эта черта его личности также поспособствовала данному ему прозвищу.
По окончании мероприятия, когда рабочие отправились к своим станкам, а святой отец удалился вместе с управляющим к тому в кабинет, сделав Достию знак обождать, тот решил, что ждать можно по-разному. Одно дело сидеть без движения на стуле в приемной – а другое самому сходить к Советнику да поговорить по душам. Разве не считается Достий его духовником, разве не должен он заботиться о душе ближнего?.. И разве в недавней их беседе, что имела место быть в ночной библиотеке – разве в ней Бальзак не дал понять, что вовсе не против такого способа вести переговоры, вполне допускает их возможность, и не считает необходимым пресекать?
Бальзак, к его радости, уже был на ногах – это Достий понял, еще оказавшись в коридоре и заслышав бодрый стук «ремингтона». В памяти всплыло неприятное воспоминание о Джеке Лондоне и его печатной машинке, но Достий достойно переборол его, приблизился к чужой двери вплотную, постучал и вошел.
Советник набирал медленнее, чем профессиональный газетчик, да и движения у него были не так сметливы и отработаны. Он касался клавиш кончиками пальцев, а возвращая на место каретку, надавливал на механизм мягко, а не ударом загоняя его в паз. Несмотря на шумность своего занятия, Бальзак гостя заметил сразу и прекратил печатать (руки его зависли над клавишами), поглядев на него поверх полузаполненной страницы текста, как будто вопрошая, зачем Достий явился. Тот, хоть и был уж знаком с этим человеком давненько, и ко взглядам его колючим тоже привык, а все же ощутил себя не очень уютно. Он поскорее кивнул и вошел, приближаясь. Бальзак сменил свою позу молчаливой готовности продолжать набор и сложил руки перед собой, явственно намеренно не выказывая нетерпения. Он глядел на посетителя как будто бы безмятежно, однако вряд ли она, эта безмятежность, была искренней.