Заводился неведомый прибор очень похожим на граммофонный образом: застрекотал, и вдруг – по натянутому полотну запрыгали какие-то картины. Достий удивленно воззрился на стену – а между тем, изображение сложилось во вполне уже знакомый ему зал дворца – доводилось юноше бывать в этом помещении, хоть и изредка, зачастую, кого-нибудь сопровождая. Только вместо чинных должностных лиц там теперь заседали совсем иные люди. Во главе стола помещался незнакомый Достию человек – красивой внешности, тем не менее, показавшейся ему отталкивающей. Он был, должно быть, среднего роста – чуть повыше Наполеона – с открытым приятным лицом в обрамлении каштановых кудрей и костюм на нем сидел ладно. Спину этот человек держал ровно, посадка головы у него была гордая, взгляд строгих глаз – прямой. За его плечом разместились другие люди, в военной униформе Конгломерата – Достий ее отлично запомнил, и не помешало узнаванию даже то, что изображение было из различных оттенков серого и бурого цветов.
Человек на экране сделал какой-то жест и к нему подвели двоих – Достий узнал в них настоятеля и миледи Георгину. Держали их, очевидно, под строгим надзором, отлично отдавая себе отчет, сколь опасны могут быть эти двое. И связали на совесть, надо полагать.
-Не врал, стервец, – процедил Наполеон, наблюдая. – Запись сделал, к-конечно, как доказательство. Готовился. Под-донок…
-Кто?..
-Санчо. Хмырь, что все это выдумал.
-Вот этот господин?..
-Он самый и есть. У нас с самой войны друг на друга зуб. Именно он – автор планов диверсий, из-за которых опаздывала в решающий момент авиация.
Достий поглядел на незнакомца с куда большей неприязнью. Надо же, а такой с виду приличный человек…
-Требует пересмотра условий мирного с-соглашения, – продолжал между тем Наполеон. Долгое молчание было ему тягостно, вот он и говорил – то ли мыслил вслух, то ли заглушал внутреннюю пустоту словами. – Понимает, конечно же, что это несерьезная затея, од-днако он такой человек, ч-что и себя не пожалеет, чтобы наново разжечь к-костер.
-На что ему?!
-Его долг п-перед его родиной. Это как раз даже я понять могу. К-конгломерат проиграл, ушел с п-поля боя, поджав хвост и поскуливая. Условия договора для них выгодными не н-назовешь. Да и позор, конечно. Знать бы как он все п-провернул на этот раз…
-Вы ведь отправитесь туда, верно?
-Все готово к этому. Т-только записи и ждал. Он в телеграмме обещал привести д-доказательства своих слов…
-Дадите команду своим войскам? – спросил Достий, поеживаясь от мысли о том, что снова засвищут пули и загрохочут снаряды – еще и пяти лет не прошло с тех пор, как война закончилась, и вот уже новая грядет…
-Нет. С-сверну ему шею самостоятельно, – Наполеон поднялся. – Дать команду армии – означает открыть официальное противос-стояние, – продолжил он. – Это глупо, но таковы правила политической игры. Санчо действует не от имени Конгломерата, а от своего собственного, он – час-стное лицо, был разжалован по окончании войны, и происходящее будет рассматриваться как его акция мести. Ни в одном суде мы не докажем, что без правительс-ственной поддержки Конгломерата у него не вышло бы хотя бы финансировать свою затею… Таким образом, решать эту беду я могу т-только как свою личную, не привлекая к участию официально армию.
-А драгуны?
-С-стоят в оцеплении, чтобы из дворца эти сволочи никуда не д-девались. Да они и не дернутся, им это н-не нужно. У них двое заложников, и С-санчо знает цену. Как минимум од-дному из них.
-Ее Величество, конечно же, ценная фигура…
-Георгина здесь ни п-при чем. Я говорю о Т-теодоре.
Достий так рот и открыл, и Император, поднявшись на ноги, кивнул ему:
-В прошлую войну именно на г-генерала Санчо Пансу обменяли Т-теодора, возвращая его из п-плена. Это единственная причина, отчего этот скот п-по сей день ходит под небесами – удавил бы еще на д-допросе, и к исповеди бы не пошел, – Его Величество помолчал, глядя в сторону, и добавил: – Имеешь желание п-поехать со мной – поторапливайся. А то хочешь – ос-станься здесь. Это б-безопасно, по крайней мере. Если и Теодор тебя п-потеряет, он этого не переживет.
-Я с вами! – Достий вскочил пружинисто с места. Как только Император мог подумать, что Достий его оставит, да еще в такое время!.. Вот была бы черная неблагодарность с его стороны!..
Наполеон попытался было улыбнуться в ответ, но лицо его исказила кривая гримаса, вроде как от зубной боли. Не пробуя больше, он отвернулся.
Как они добрались обратно, Достий помнил смутно. Все время в вагоне было движение, сновали люди в униформе, о чем-то шептались между собой и докладывали бесконечно Императору, а тот решал то или другое дело. Ночью он не спал – сидел у окна в неподвижности, глядя в ночные небеса, как будто уйдя куда-то внутрь своей головы. Достий просыпался несколько раз от тревоги или тряски, однако заставал всегда одну и ту же картину – знакомый черный профиль на фоне светлого квадрата окна. Признаки жизни Его Величество подал только когда объявили прибытие – Достий так и не решился с ним заговорить. Чувствовал, что этого сейчас не стоит делать, рана еще слишком свежа.
Перрон столицы был девственно пустынен – ни единого человека, даже начальника станции не было видно. Только ветер гонял по гранитным плитам мусор, сегодня, против обыкновения, неубранный.
Город будто бы замер. И то подумать, рассудил Достий, уж верно люди напуганы. В военное время войска Конгломерата досюда так и не дошли, были отбиты. Над головами столичных жителей ни бомбы не грохотали, ни пули не свистели. А тут посреди бела дня воистину как гром среди ясного неба…
Они прошли по опустевшим улицам – Достий ловил в окнах окрестных домов движение – за ними исподволь наблюдали, не решаясь, впрочем, показываться. Оно и верно, только лишние хлопоты гвардейцам – присматривать за мирными обывателями, сующимися под обстрел. Себя самого Достий к «мирным обывателям» не относил – как же это он станет прятаться, коли может помочь? Он поглядывал то и дело на свое сопровождение – сосредоточенные лица гвардейцев. Лица Императора он не видел – тот шагал впереди, широко и торопливо, как будто думал, что если поспешит – еще сможет успеть и что-то изменить, исправить...
Дворец ожидал их, ощерившись почерневшей, осыпавшейся стеной, будто страшной челюстью с гнилыми зубами, и зияя пустыми провалами окон и дверей: стекла во многих местах вылетели от ударной волны, а двери послетали с петель. Пострадал и прекрасный сад, что так полюбился Достию – многие деревья были сломаны.
У ворот их дожидался человек в униформе Конгломерата – он загодя развернул припасенный белый флаг, показывая, что его цели самые мирные. Да и видно было, что при нем не имеется оружия – человека отправили для переговоров. Император глянул на него с неприязнью, но смолчал. Оглядел свое сопровождение, выбрал несколько человек, кивнув на них, и все вместе они направились внутрь пострадавшего дворца. Достий стиснул кулаки и уверенно зашагал следом. Он умышленно не сменил ни на что свою сутану, хотя Наполеон предлагал ему подыскать более удобную одежду по размеру – вот хоть бы и военную форму со споротыми знаками отличия. Ведь заварушка намечается знатная, куда там в сутане бегать… Но юноша упрямо настоял на своем. В таком деле без духовника никак, а уж он свое дело знает. Доведется воевать – что же, он, хоть и человек мирный, оружие в руки возьмет, и защитить себя и родную свою землю сумеет. А пока этого не потребовалось, стоит напоминать своим видом, что все они совершают перед лицом Отца Небесного большой и тяжкий грех…
Парламентер проводил их – хотя дорогу Наполеон знал и сам – отворил двери и остался у порога. Санчо ждал делегацию не в зале собраний – тот пострадал настолько, что теперь находился под открытым небом, обгоревший до неузнаваемости – а в другом помещении, поцелее.
Он сделал своим людям знак, и они вышли, оставляя его и Императора в иллюзии уединенности. Приветственных слов ни один, ни другой не произнес, руки не подал – только глядели друг на друга. Санчо с прищуром, Наполеон – глазами сухими, и злыми от этой сухости.