- Да конечно, спать…
- Экий ты скабрезник стал, святой отец!
- Ну уж!
- Да я не в упрек, я, напротив, доволен очень. И не возражай! Я тебе об этом говорил сто раз, – Император встал и отодвинул стул на место.
- Постой, – вдруг остановил его духовник. – Покуда ты еще здесь – принеси-ка мне сюда одеяло с кровати. Сдается мне, Достий зябнет немного.
Оказавшись под одеялом и в тишине после ухода Его Величества, Достий ощутил такое тепло и такую негу, что не смог уже взять себя в руки, взбодриться и продолжить учение. Отец Теодор лишь тому потворствовал, продолжая поглаживать его.
Достий проснулся, когда уже стемнело. В испуге он побарахтался в одеяле и сел. Святой отец был тут же – собирал в стопку книги и тетради, что окружали софу как настоящая баррикада. Молодому человеку стало совестно – экзаменационное испытание на носу, нужно заниматься что есть силы, а он спит себе как сурок...
- Мы остановились на... – пробормотал Достий спросонок. – Остановились на...
Увы, он не мог припомнить ни главы, что они разбирали, ни о чем в ней шла речь. Достий в отчаянии уткнулся носом в одеяло. Святой отец только рассмеялся тихонько.
- Ничего, завтра найдем, где мы остановились и возобновим учение.
- Я проспал!
- Спать тоже надобно. Ты утомляешься очень.
Духовник тем временем закончил убирать и сел рядом. Силуэт его резко обозначился на фоне окошка, и Достий невольно вспомнил тот досадный эпизод со слежкой. Каким облегчением было знать, что эти неприятности позади! Рабочая комната вновь сделалась уютной, она больше не была завалена бумагами, и тут не обретался благосклонный к ним, но чересчур экзальтированный виконт. Тем не менее, Достий в памяти держал и еще одну комнату – ту, с красным кабинетом и фиалковой опочивальней. Отец Теодор покуда временил с переездом, упирая на то, что это, во-первых, займет то время, что он мог потратить на помощь своему ученику, а во-вторых – молодой человек наверняка не знал, но догадывался – духовник хотел бы заняться новой комнатой вместе со своим возлюбленным, обустраивая ее так, чтобы там было уютно проводить время вдвоем. Покуда святой отец жил под лестницей, они не так уж часто и подолгу вместе. Что первая причина, что вторая – обе они смущали Достия и согревали ему душу. Он радовался, что его не только не бросают в трудную минуту, но и желают разделить с ним радость и удовольствие. Доброе и внимательное отношение духовника Достий знал и был в нем уверен, но нет-нет да ощущалась робость, как от неожиданно большого и незаслуженного подарка. Куда уж ему столько всего хорошего...
- Святой отец, – Достий по привычке запрял ногами под одеялом. – Я вот знаю, почему я вас люблю. Ну, то есть, я понимаю, почему люблю. А почему вы любите меня? Только вы не подумайте – я не для того спрашиваю, чтобы вы меня хвалили или, там, успокаивали... Мне правда знать нужно.
- Ты снова в чем-то сомневаешься? – в голосе духовника беспокойства было лишь самую чуточку, заботы и участия было куда больше.
- Нет, я подумал просто... Ежели у вас есть причины любить меня, если какие-то мои качества вам по душе, стало быть... Я мог бы стать еще лучше, если бы знал только, что мне делать.
Видя, как к нему тянется пара рук, Достий с готовностью зажмурился, чтобы ощутить объятия всем своим существом, как следует.
- Тогда послушай, что я тебе скажу, – голос отца Теодора звучал мягко и приглушенно, как если бы он собирался поделиться какой-то тайной. – Я не вижу причин для того, чтобы ты делал что-то особенное. У тебя уже есть моя любовь. Но ежели ты действительно хочешь причин... Тут все и сложно и просто – я думал о том и едва не запутался. Так сложилась моя жизнь, что закон Божий я изучил раньше, чем человеческие законы. Не могу сказать, чтобы так вышло по моей воле, но я принял такую жизнь и не представлял себе иной. Даже сейчас я думаю – а что бы я делал, будь я мирянином? И мне просто ничего не приходит в голову...
- Ну полно, да вы бы что угодно могли! – не выдержал Достий. Ему огорчительно было слышать, если святой отец вдруг надумывал принизить свои способности. – Вы умный, усердный, трудолюбивый – вы бы чему угодно научились бы!
- Может, и так, – уклончиво ответил духовник. – Но я сжился со своей стезей, я на своем месте. Моя вера – суть моего существования, церковные постулаты – моя жизнь. Наверное, это куда как причудливо переплетается с некоторыми моими взглядами. Однако то, что я делаю, заставляет меня воспринимать мир через призму веры. Должно быть, ты видишь, что мне куда проще по этим причинам быть рядом с тобой, ты понимаешь и поддерживаешь меня. Но это еще не суть того, что я хочу пояснить, а лишь оболочка этой сути.
- А что же в серединке? – прошептал Достий, словно боясь спугнуть чужую откровенность.
- В серединке много чего, – Теодор погладил его по макушке, попутно укладывая выбившиеся прядки на место. – Я знаю, обещал тебе рассказать про себя, а ты уж моими завтраками сыт – дальше некуда. Будет еще на то время и место. Но вот что я тебе скажу... Случалось так, что я оставался одинок и разочарован в людях. У каждого бывали в жизни такие унылые ситуации, и все на свой лад их переживали. От таких переживаний можно ожесточиться, утерять способность ладить с людьми и самим собой, а этого нельзя допускать совершенно никому. Потому в такие минуты хочется встретить что-то такое, что вселит новую веру, успокоит и ободрит. Ну или хоть напомнит о том, что не может абсолютно все и везде быть плохо. Ты для меня и есть подобное напоминание. В любом человеке ты видишь хорошее. В каждом происшествии – возможность благополучного исхода. Ты всегда оставался чистым, добрым и доверчивым, что бы ни случилось. Отец Небесный всем отмеряет испытаний, но надо уповать на лучшее. Ты и есть мое упование на лучшее. А с остальным я, дай Бог, справлюсь.
Достию захотелось разом и расплакаться, и рассмеяться. Слова, что сейчас прозвучали, были простыми, но сколько душевной теплоты было в них вложено. Словно крылья за спиной распахнулись – будто и не было неприятного воспоминания и собственной слабости и боязливости. Хотелось обнять святого отца, не отпускать больше никогда, окутать его любовью и лаской так, чтобы он больше никогда в жизни не огорчался... Пожалуй, тут же решил Достий, при их жизни оградить отца Теодора от всех огорчений – задача невыполнимая. Но разве нельзя попробовать?
Март тем временем вступал в свои права, становилось все теплее и теплее. Достию в его редкие паузы между зубрежкой радостно было через окно наблюдать деловитую суету в саду – там подрезали кустарники и деревья. Разрыхленная земля походила на черный бархат, пересекаемый где золотистыми от песка, а где мощеными диким камнем дорожками(такова была новомодная манера оформлять сады). И хотелось потратить время на прогулку, да совестно было – ждали книги, ждали тетради, ждали неумолимые списки вопросов да сочинения.
Но в одно воскресенье, когда Достий с отцом Теодором по обыкновению посетил собор ради утренней службы, молодой человек получил нечто большее, чем скромный моцион по дворцовому саду.
Они выходили на улицу, и Достий уже собрался было сесть в их экипаж, как духовник предложил ему пройтись по городу.
- Ты уж бледен, как мел. Ничего кроме книг своих не видишь. Хоть проветришься немного, – добавил он.
Молодой человек охотно согласился – столицы он почти не видел. От мысли погулять самому он робел, позвать с собой кого-то из своих вечно занятых товарищей он не смел и вовсе. Зато возможность прогулки с любимым его несказанно обрадовала. Потому они отпустили экипаж и двинулись куда-то прочь от собора.
Прожив в столице уже почти два года, Достий смущался собственной неосведомленности о месте, где он обитает. Молодой человек затворничал во дворце, а впечатления обо всем, что творилось за его оградой, черпал обычно из обсуждений за трапезой и изредка из газет. Он знал, что столица обширна, это самый большой город империи. Знал, что прежде это был не один город, а целых три, и пространство между этими населенными пунктами постепенно застроилось еще при давно почившем предке нынешнего монарха – он-то и назначил место столицей. Знал, что велись ожесточенные споры относительно названия – хитрый правитель отлично понимал, что нельзя делать именем одно из прежних прозваний, чтобы никого не обидеть. Однако сам обширной фантазией не обладал, а доверенных советников при нем не состояло – всех он держал в отдалении, опасаясь козней – а потому поименовал столицу Великой Победой. Сами горожане этого названия не любили – и длинное оно, и неуклюжее, и помпезное больно, так что только на официальных бумагах его и было сыскать. Местные, говоря о том, откуда они родом, поясняли: столичные, из такого-то квартала. Выхода к морю столица не имела, зато стояла на широкой реке, которую неутомимые человеческие руки приспособили для судоходства. Еще Достий знал, что на восточной окраине города имелся живописный уголок, называемый «Каменный лес», где над землей высились древние гранитные столбы, словно бы воткнутые какой-то великанской рукой колышки. Достий знал, отчего эти «колышки» появились и сколь старательно их почитали предки-язычники много веков назад… Знал, но никогда не видел.