-Ну, – тихо произнес, наконец, незваный гость. – Каково это? Скажи. Я хочу слышать эти слова от тебя.
-А я-то думал, ты все д-делаешь разумно, – отозвался Наполеон отстраненно.
-У меня, знаешь ли, тоже есть чувства. Ты воображал, что можешь ходить по чужим душам, и тебе все сойдет с рук?
-А ты ради личной своей м-мести отправил на тот свет д-дюжину ни в чем не п-повинных людей? – Наполеон то ли не услыхал, то ли вид сделал, что не слышит собеседника.
-Чертову дюжину, – Санчо откинулся на спинку стула – слишком для него высокую – и сцепил руки на животе. При нем не было оружия – ни шпаги, ни револьвера – и это потому, понял Достий, что смерти он вовсе не боялся. Возможно даже – стремился к ней, желая приблизить роковой решающий момент. И не то чтобы он Наполеона дразнил нарочно, провоцируя – отчасти, но все же не полностью. Скорее, Санчо говорил то, что думал и чувствовал, прямо, не стараясь облечь ни то, ни другое в форму более дипломатичную.
-С-стало быть, что это личная месть, т-ты не отрицаешь?
-Под имперскими обстрелами сгинула Донна, – тихо произнес Санчо. – Уже забыл? Я напомню.
-Мертвых уже не вернуть. К-какой смысл увеличивать их число?
-Вот-вот, – кивнул Санчо согласно. – Не вернуть, – повторил он слова Императора, смакуя их. – Ни одного из них.
Он поднялся и уперся ладонями в стол, нагибаясь вперед.
-Так что, – тихо проговорил он, – теперь я хочу узнать, каково тебе потерять единственного близкого человека, того, кого ты любил. И будешь любить, поверь мне: Донну отсюда – он стукнул себя кулаком в грудь – не вырвать так просто.
Наполеон молчал, слушая его.
-Когда Конгломерат подписал капитуляцию, – продолжал Санчо, – я сказал себе, что это их капитуляция, а не моя. Пятьдесят лет назад немалый кусок моей родины оттяпал твой родитель, присоединив его к вашей империи – вообрази себе, я родом из этих мест. Был бы. Вот так патриоты и превращаются во врагов. Он посягнул на чужое и назвал это рождением нового государства. А мы только пожелали вернуть свое, но вы назвали это подлой экспансией. Сколькими жизнями ты заплатил за этот кусок земли, Наполеон? Сколькими жизнями заставил заплатить нас? – Санчо покачал головой. Достий закусил губу – ему виделось отчетливо, что господин этот не глуп и что обдумал все сказанное много раз. Сложно было тут утверждать, кто прав, а кто виновен, особенно сложно с учетом того, что святой отец был в руках врага, и это затрудняло мыслительный процесс до крайности.
-А теперь, – вернул его к реальности голос разжалованного генерала Пансы, – на правах, уж прости, террориста, я буду требовать…
-Я даю тебе час, – перебил его Наполеон. – Ч-через час заложники должны быть отпущены на свободу. В противном случае будет открыт огонь.
Санчо сморгнул, а затем брови его поползли вверх. И не у него одного.
-Собираешься похоронить всех, оставшихся здесь людей? – выговорил он, наконец. – Их тут немало… В том числе, как ты можешь заметить, и упомянутые заложники… Ах да, их вовсе не двое, а целых трое. Фон Штирлиц мне безразличен, в общем-то, но многие мои соотечественники, находящиеся здесь, были глубоко уязвлены его поведением и тем, сколь позорно он покинул свою родину. Я предоставил им самим распоряжаться судьбой этого беглого доктора, но думаю, он все еще жив.
Достий не выдержал и слегка передернул плечами. Уж конечно, теперь весь Конгломерат взялся точить зуб на врача! Что-то теперь с фон Штирлицем будет?
-Час, – повторил Его Величество жестко. Затем тоже оперся ладонями о стол и нагнулся к сопернику, упираясь почти что лоб в лоб.
-Империя переговоров с террористами не ведет, – отрубил он, произнеся эти слова без новообретенного заикания, придающего его словам некоторый тон неуверенности.
Достий сглотнул, ощущая себя так, будто тело его вдруг утратило вес, а весь мир вокруг – плотность. Столько раз ему было говорено про то, что Его Величество политик, и что преследуя некую государственную цель, он не глядя перешагнет через какие-либо частные интересы?.. Однако в голову бы Достию не пришло, что «интересами» этими окажутся Теодор и Георгина. Что же это, Император о них совсем не подумал?.. Или так ослепила его собственная потеря, что он позабыл о чужих?..
В этот момент – Достий отчетливо его запомнил – раздался стук в дверь. Оба оппонента – и Император, и генерал – одновременно обернулись на звук и в два же голоса рявкнули:
-Да?!
Дверь отворилась, пропуская в зал человека.
-Прошу прощения, что заставил вас ждать, господа, – безупречно-вежливо произнес он. – Но, увы, раньше мне было не поспеть. Я пропустил что-нибудь важное?
На вошедшего уставились все присутствующие – на этот миг он стал центральной фигурой происшествия. Санчо медленно поднял руку и так же медленно перекрестился – полузабытым детским жестом, вряд ли отдавая себе в том отчет. Достий тоже думал было проделать это, однако его под локоть подбил Император – тот креститься не стал, а немедленно рванул к новоприбывшему, стиснул за плечи, вглядываясь в лицо.
-Ты жив!!!
-О боже, разумеется, – Бальзак отстранился на шаг. – Что вы так пережи…
Договорить ему не было суждено – Наполеон решительно взял его лицо в ладони, требовательно притягивая к себе и горячо целуя – не постеснявшись ни Санчо, ни людей из Конгломерата, ни своего сопровождения, что могли бы негласно сейчас наблюдать за происходящим из укромного места, да и вообще вряд ли в такой момент помня о существовании кого-либо еще. Советник дернулся было, стараясь обрести свободу, да куда там – едва ощутив такое знакомое ему сопротивление, противостояние его силе, Его Величество прижал к себе любимого еще теснее, и тот, сообразив, что от его возражений пользы не будет, примирился с действительностью, позволив правителю получить то, чего тот желал.
-Жив, слава небесам… – выдохнул Наполеон, едва оторвавшись.
-Отчего же мне не быть живым? – поднял брови Бальзак.
-Так тринадцать погибших же?.. Останки нашли…
-Это останки осужденных преступников. Я велел перевести их из ближайшего каземата. Они были усыплены, у лейб-медика нашелся морфий.
Бальзак говорил очень спокойно и уверенно – как будто желая впечатать слова в чужое сознание. Или убедить далеко не легковерного Императора в том, что его треволнения были излишни. Достий, сам при виде де Критеза едва не лишившийся чувств – от потрясения и облегчения одновременно – отметил сейчас же, что из речи правителя моментально испарилось заикание, теперь уже, видно, от радости, а не от глухой уверенности в том, что терять уже нечего.
-Стало быть, ты загодя… – как у него это обычно водилось, живо поинтересовался Наполеон. – Но откуда ты узнал?!
-О чем, мой Император?
-О готовящемся авиа-налете! Он был спланирован идеально, я знаю Санчо, тот действует всегда наверняка…
При этих словах оба они поглядели на генерала. Тот, казалось, ошарашен был больше всех, однако уже взял себя в руки. Прищурившись, наблюдал он за сценой воссоединения и явственно не упускал ни единого слова из речи Высочайшего Советника.
-Я предположил это, – произнес этот последний, явно не считая, что эти сведения для генерала Пансы будут излишними.
-Как?.. – выразительно пожал плечами Император. – Авиа-налет – дело очень скоротечное, бомбардировщики летают быстро, даже люди военной подготовки не могут засечь их заранее, и ты бы не смог заранее заметить…
-Дирижабль?
Наполеон уставился на собеседника. Тот вздохнул и поглядел на молчавшего все это время Санчо.
-Этот господин отправил вам сообщение о налете и обстреле. Но с чего вы взяли, что речь идет об аэропланах?
-Но ведь…
Советник устало потер переносицу.
-Рассуждайте же логически, – вздохнул он. – Речь идет о диверсии на территории чужого государства. Государства, что первым на континенте поставило производство аэропланов на поток, где каждая машина или ее деталь учитываются в строгом реестре. Каким чудом можно было бы пересечь границу на аэроплане и оставаться незамеченным?