Он как раз застал его – духовник при свете керосиновой лампы споро завязывал себе хвост. Достий даже замер на пороге – его всякий раз поражало, до чего ловко отец Теодор это проделывал, даже и с помощью поврежденной руки, зажимая конец шнурка между указательным и средним пальцами.
- Достий! – изумился он, когда, закончив, обернулся. – Ты что вскочил?
- Я тоже хочу поехать, – пролепетал молодой человек, прижимая к груди плащ. – Пожалуйста, святой отец…
Достию, разумеется, приходило в голову, что его могут оставить дома, потому он и явился проситься при полном параде. Духовник, однако, не колебался, улыбнулся лишь слегка и кивнул. Потом он захватил свою верхнюю одежду, погасил лампу, и они отправились.
Достию всегда хотелось попасть хоть раз в жизни на всенощную службу в кафедральный собор. Потому он и готовился столь тщательно к поездке – чтобы не пропустить большой и светлый праздник Снисхождения.
Это был один из самых значительных празднеств в их религии. Ночь, когда Отец Небесный, увидев, сколь мучаются и мечутся его земные дети, ибо не знают, как устроить свою жизнь, ниспослал им свои законы и заповеди.
Заповеди были продиктованы Первому Пророку, который потратил всю ночь, чтобы записать от первого до последнего слова свое видение. Потому и служба была ночной – начиналась в три часа и заканчивалась с рассветом. После Снисхождения следовал весенний пост – для того, чтобы не отвлекаясь на земное и суетное, почтить особым уважением заповеди Отца Небесного. Так и Первый Пророк передал божью волю – изучить законы в течение тридцати пяти дней, держа тело, помыслы и дела в чистоте.
Достий, оказавшись на улице, поежился и втянул голову в плечи – ночи пока еще были прохладными, и даже внутри экипажа было зябко. Отец Теодор, едва они заняли свои места, притянул молодого человека к себе, благо занавеси на окошках экипажа были задернуты, а внутри было темно.
- Тебе холодно совсем, – проворчал он. – А в соборе, небось, снова душно будет…
Достий припомнил церемонию венчания Императора – тогда и правда собралось много народу, воздух потяжелел и загустел. На этот раз Император своим присутствием собор не почтил – к прискорбию своих духовников. Вот, считай, на собственную свадьбу последний раз и был.
Вслед за этим Достий припомнил дару Георгину, начал гадать, каково там ей в Загории сейчас? Небось, надоело затворничать, ждет-пождет она мая-месяца, когда снова можно будет выйти в люди, а заодно принять желанных гостей. Ох, как уже самому хотелось туда, подальше из суетливой столицы, из неспокойного дворца с его многочисленными и не всегда дружелюбными обитателями и гостями. Зато уж в поместье Императрицы они большой и дружной компанией, наконец, вкусят отдыха и каких-то мирных развлечений – если, конечно, охоту и пальбу по мишеням, до какой хозяйка была великой охотницей, к ним тоже причислять...
Молодой человек склонил голову на плечо любимому и тут же почувствовал, как его целуют в макушку. Достий подумал лишь, как чуток стал святой отец к прикосновениям, едва тронешь его – как он тут же отвечает объятием или легким поцелуем. Изголодался…
Следующая мысль была внезапной и хлесткой как пощечина. Достий сел прямо, невольно отстранившись от спутника. Румянец заливал все лицо, даже дыхание сбилось от волнения.
- Что ты? Испугался чего? Достий?
Он помотал головой отрицательно и тут же потупился, не смея высказать все, что у него сейчас было на душе. Покраснел молодой человек вовсе не от смущения – от стыда.
Вот уже несколько месяцев, как они с духовником почти не касались друг друга, последний раз им удалось предаться любви в той случайной неуютной комнатке зябким утром. После события завертелись в таком круговороте, что нельзя было ни минутки уделить ласкам, да и опасно это было бы. Однако когда с Синодом и кабинетом министров было покончено – они все еще продолжали воздерживаться. И – Достий понял это только что – из-за него самого. Он так углубился в учебу, что и думать не мог о плотских утехах. А ведь знал, что отец Теодор испытывал желание к нему. Сейчас, когда экзамен был позади и совсем не пугал, Достию вдруг стало понятно – можно было уделить время близости, и не так уж мало. А он...
- Да что случилось-то?! – настойчиво теребил молодого человека духовник. – Достий, скажи мне уже!
- Простите меня…
Салон повозки огласился тяжелым вздохом. Достий и сам понимал, что его привычка извиняться близкими ему людьми не поощрялась – а поделать с собой ничего не мог. Словно бы извинения родились вместе с ним и всюду его сопровождали.
- Я подумал о том, святой отец, что поступил нехорошо, когда… – молодой человек вдохнул поглубже. – Когда вынудил вас воздерживаться!
- Я, прости, не понял ничего.
- Пока я готовился к экзаменам же… Разве нельзя было мне уделить вам внимания?
- Ты был занят серьезным делом.
- Но я мог бы хотя бы пару вечеров с вами провести…
- Тебе было некогда.
- Но я…
- Достий. Послушай. Я знаю, что ты уставал и беспокоился, – сильные теплые руки немедленно притянули его обратно к плечу. – Уж конечно, тебе было совсем не до постели… А я лишь тогда хочу тобой обладать, когда ты меня желаешь и согласен на мои действия. А иначе – разве в любви принято заставлять себя?
- Все равно это очень скверно…
- Не время было. И не место. Полно, толку-то говорить о прошлом.
- А что же грядущее? – Достий произнес это шепотом и закусил губу, чтобы сдержать стон, когда чужое дыхание прошлось теплой волной по щеке и затем по шее.
- Я никогда не думал, что так сильно кого-то желать буду. Так часто и так много. Нет, Достий, молчи про голод. Это не голод вовсе. Это я сам. С тех пор как я твои молитвы в собственной постели услышал, все то, что ты говорил мне… – дыхание сменилось поцелуями, легкими, будто бы робкими. – Ты примешь ли меня такого?
– Святой отец, – Достий задыхался даже от такой скромной ласки. – Пост грядет... Пусть этот пост будет самым целомудренным и самым стойким, но после… После, прошу вас, любите меня так, как вам того хочется. Я же буду…
Договорить он не сумел, потому как духовник одним рывком втащил его к себе на колени и занял поцелуем. Достий обнял любимого, чувствуя, как его руки сминают в складки плащ и сутаны, проникают к коже. За пределами тонких стен экипажа нарастал тем временем шорох колес, стук копыт, голоса людей… Другие желающие спешили посетить кафедральный собор, повозки сливались в один сплошной поток. Достию же казалось, что они с отцом Теодором находятся в какой-то крошечной хрупкой скорлупке посреди бушующего моря, которое несет их неведомо куда. А они жмутся друг к другу, стремясь сохранить то тепло, что рождалось от их близости.
Как мотыльки на огонь – подумалось Достию, но он тут же поправился – нет, как светлячки, которые и сами были огнями. Пятнышками света в еще не рассеявшемся мраке, звездочками в бескрайних небесах, и каждая – часть чего-то большего, какого-то созвездия, а те, в свою очередь, тоже объединялись… Каждая звездочка – чья-то жизнь, чья-то судьба, а значит, все вместе они созвездие судеб, каковое и можно звать жизнью…
В этот момент Достий понял, что не только бы сдал экзамен по философии – так ясно вдруг он все для себя в этот момент увидел и осознал – но и сам бы прочел лекцию для слушателей. И, окрыленный этим знанием, он еще теснее приник к своему возлюбленному, подставляя губы для поцелуя…
Но как бы то ни было, в собор уже вошли высокий строгий священник и его маленький, слегка оробевший от торжественной обстановки ученик. Над их головами гулко и торжественно отбивал колокол, возвещая начало чего-то нового, большого и светлого, что пока еще сокрыто в грядущем. Но страшно Достию вовсе не было: он не чувствовал себя более одиноким, одним против всех, нет – напротив, он был одной из звезд созвездия, и нес в своем сердце свет, готовый озарять хоть бескрайние небеса, хоть чужие души...
Начинался новый, полный чаяний, день.