— Ева, можно с тобой поговорить? — неожиданно услышала возле себя напряженный голос Давида и чуть не подпрыгнула. Подняла голову, посмотрела на друга. Его лицо было похоже на маску, ни единой эмоции, невозможно даже предположить, о чем будет беседа. Сегодня, когда он был привычным, знакомым Давидом, пусть и вел себя снова отстраненно, я не боялась.
— Можно. Слушаю тебя, — осторожно ответила я.
— Не здесь, давай отойдем, — попросил парень.
Я встала и он, раздвигая ветки кустов, повел меня с глаз остальных парней в лес. Оставшаяся компания проводила нас настороженными взглядами, но вмешиваться не стали. Когда нашлось удобное место для разговора под большим платаном, я остановилась и повернулась к Деву. Он стоял рядом, смотрел и молчал. Я тоже не торопилась заговаривать, ведь это он хотел что-то сказать.
— Мышка, — выдохнул он, наконец, назвав меня детским прозвищем. — Мышка, прости меня.
Давид неожиданно упал передо мной на колени и опустил голову. Глухо заговорил, а я шокировано замерла.
— Я сам не знаю, что на меня нашло, я видел, что пугаю тебя. Меньше всего я хочу, чтоб ты боялась меня. Прости, я никогда, слышишь, — он поднял лицо и посмотрел мне в глаза с такой болью, что я задохнулась, — никогда не обижу тебя. Я жизнь за тебя отдам не задумываясь, клянусь. Просто я так… так сильно люблю тебя, что не могу видеть рядом с тобой никого, теряю над собой контроль. А вчера сначала Мартирос, потом лётчик этот…
«Люблю»… Слово эхом отдалось в душе, затрагивая какие-то потаенные струны, какие-то мысли и чувства, которые я сама от себя гнала и прятала. Когда я думала о своём отношении к Давиду, это казалось неправильным, будто я отбираю у него шанс на счастливое будущее, на семью, детей. Но в его исполнении это прозвучало так, как надо, и я просто не знала, что и думать.
— При чем тут Мартирос? — всё, что я смогла проговорить тихо в ответ. Дев качнулся вперед, обнял меня за бедра, уткнулся лбом в живот.
— Ни при чем, совсем ни при чем, — прошептал Давид, сжимая меня ещё крепче. Я нерешительно подняла руку и легонько провела по волосам друга. Он вздрогнул и замер. У меня в душе возникло такое щемящее чувство нежности к этому мужчине, захотелось обнять его, успокоить, сказать, что всё в порядке. Я обхватила его голову двумя руками и молча заглянула в глаза. Ведь он эмпат, он всё и так поймет, ничего говорить не надо. Глаза Дева с расширенным зрачком переливались золотой ртутью, и это было красиво и совсем не пугало. Не знаю, сколько мы смотрели друг на друга, время исчезло вместе с окружающим лесом. Я видела, чувствовала, что он действительно меня любит, беспокоится и отпустить не сможет.
— Спасибо, любимая… У меня есть для тебя подарок, — прошептал Давид, — я хотел подарить тебе его раньше, но не смог.
— Рюкзак? Подарил ведь.
— Нет, другой, — улыбнулся, наконец, он. — Настоящий сюрприз. Я отдам его в храме, на горе. Подождешь два дня? Надеюсь, за это время дойдем туда. — Дев опять ткнулся в меня лбом и вздохнул. Ну как телёнок, честное слово. Поцеловала его в макушку, а он, взяв мои ладони, нежно расцеловал каждый пальчик.
— Пора идти, единственная моя, нас ждут, — Дев нехотя встал с колен, крепко обнял меня и, нехотя отпустив, потянул за руку обратно. Мне показалось, что он боится задержаться, и я догадывалась почему. Глаза дескрита заблестели тем светом, который появлялся, когда он меня обнимал и целовал. Сейчас не время и не место, надо идти дальше.
Нас по возвращении внимательно окинули взглядом все, но вопросов задавать не стали. Надели рюкзаки, Толя помог нацепить мой.
— Готовы? Тогда идем как вчера — я первый, Мартирос замыкающий. Сегодня будет небольшой подъем, поэтому двигаться будем чуть медленнее, чтобы Ева не отставала, — Давид ласково на меня посмотрел, а я неожиданно смутилась и покраснела, опустив глаза. Когда пошли вперед, я искоса глянула на парней и поймала удивленный взгляд Алексея. Ну да, сама не пойму, что меня так кидает из крайности в крайность. Надеюсь, после этого похода всё как-то определиться.
По мере того, как начало припекать солнце, опять начали горланить цикады и мы с Лёшей уже привычно заткнули уши затычками. Лес стал немного другим. Чем дальше мы продвигались, вернее, поднимались по пологому склону горы, тем больше встречалось сосен и елей. Туи становились всё выше, а оливы почти совсем пропали. Под ногами хрустели мелкие камушки и всё чаще попадались проплешины сухой, выгоревшей на солнце травы и голые пятачки известняка. К обеду добрались до участка, где возвышалась крутая огромная «ступенька», больше для меня похожая на обрыв берега реки возле дома Руслана. Я задрала голову и вздохнула: