А заодно уж с ушами, нав ощупал всю голову и лицо. На глазах — повязка с примочками: по ощущениям, полезными. Зрение восстановится, обязательно восстановится, нужно только подождать…
— Мы, мудрые, не замуруем дверь для Асми, — продолжает, между тем, Вильяра. — Даже если старейшие объединят усилия, нам не по зубам тот, кто был Пращуром. Но мы и не станем изгонять его. Мудрый Нельмара говорит, мол, Асми — не родня нам по крови, но по разуму — истинный прародитель. С незапамятных времён хранил он Голкья и учил охотников песням… Хотя я по-прежнему зла на него! Если я встречу его во плоти, я выскажу, что думаю — от себя, и плюну ему под ноги. А ты, Нимрин?
Нет, никаких комментариев об асурской бестии Вильяра от Ромиги не дождётся! Решил, что тайна — значит, тайна. Возможно, когда-нибудь он переменит своё решение, но пока — так.
— А я, Вильяра, посмотрю, что он станет делать, освободившись, — говорит нав. — Дальше — по обстоятельствам. Великого Безымянного я изгнал. Иули Онгу мы тоже изгнали. Понадобится, изгоним и Пращура… Или вы сами справитесь, без меня.
Ромига безошибочно, по памяти примостил посудину из-под воды в стенную нишу и лёг. Он всё-таки чувствует себя скверно, а из-за слепоты — вдвойне. Но если он не поспешил принять желаемое за действительное, то некое смутное подобие магической чувствительности к нему вроде бы возвращается…
***
Мастер Лемба, глава дома Кузнеца, обходит своё жилище после долгого отсутствия. По левую руку бодро семенит старый Зуни, по правую — скользит-плывёт, посверкивая золотыми очами и белыми клыками, любезная Тунья. Понурая, обиженная на всех Аю плетётся следом…
У ворот дома Лемба одарил обеих жён, как мечталось ему во время учёбы: наворожил и вручил им огромные узорчатые снежинки. Тунья рассмеялась от радости и бережно опустила хрупкий подарок на снег, любуясь им со всех сторон. Аю стояла, дула губки и хлопала глазами, пока талая вода не побежала меж пальцев. Тогда красавица брезгливо отряхнулась, шагнула навстречу мужу, глянула снизу-вверх, как балованное дитя:
— Любезный Лемба, неужели, это все твои гостинцы?
Он облапил её, подхватил на руки, закружил:
— Главный мой гостинец — я сам! Я вернулся, жена! Радуйся!
— А зеркальце? Ты обещал мне зеркальце? — голубые глаза набухли слезами.
Лемба осушил бы их поцелуями, но Аю старательно уворачивалась. Дурёха! Ведь беседовал же с нею по дороге домой, безмолвно. Объяснял, что мастер распродал те зеркала, а новых не наделал, нужно подождать. Не до ремёсел, не до торговли было во дни усобицы и беспокойных стихий. В ярмарочном поселении до сих пор не мирно, по словам Груны. Мудрые не велели Лембе туда ходить, гулять по лавкам, тем более — задерживаться. И домой он отчаянно спешил! По ней же скучал, по Аю… Да, Лемба повторил бы то же самое ещё раз, вслух. Но толку: объяснять, что понимают сеголетки, а жёнушка пропускает мимо ушей и ума, сколько ты ей ни тверди? Лемба с горьким смешком поставил Аю на ноги и отстранил, почти отпихнул от себя.
Обнял Тунью, крепко поцеловал и шепнул ей на ухо:
— Драгоценная моя! Прости, я мало являл тебе своё благорасположение. Но беспокойные стихии промыли мне глаза, продули уши и ноздри. Мудрые научили меня видеть то, на что я смотрю. Ты — тепло моего дома и пламя моего горна, радость моя и надёжа! Тунья моя любезная!
Впервые он назвал её любезной: старшую жену, мать четырёх своих дочерей, распорядительницу дома. Ожидал услышать в ответ сердитое бурчание, но Тунья на миг отстранилась, заглянула ему в лицо — глаза полыхнули ярче золотой гривны — обхватила руками-ногами, повисла на нём, прижалась, зашептала горячо.
— Я тоже не баловала тебя благорасположением, мой любезный мастер Лемба. А ныне и луна моя посветлела, радуясь возвращению твоему! Идём же, Лемба, обойдём скорее дом, а после отпразднуем…
Не отпуская его, она обернулась с шальной улыбкой:
— Аю, чего ты плачешь? Приходи третьей на мягкие шкуры, тебе же так нравится!
— Вам бы только шкуры мять! — замахнулся на них клюкой старый Зуни. — Лемба, дом-то без тебя ещё кое-как стоит, не рушится, а вот кузница грустит. Заказов мы накопили луны на три. Металл есть, уголь есть, а ковать некому. Хоть чёрного оборотня к наковальне зови!
— А он здесь? — вскинулся Лемба.
— Да куда же он денется, наш дорогой гость! Вильяра сказала, слаб он ещё — провожать его на ту сторону звёзд. Но хорохорится, бродит в снегах вместе с подростками, стреляет белянок. Из шкурок что-то собирается мастерить, выделывает их, как на барабан.