— А как же охотники? -спросил Георгий.
— Один успел отпустить веревку, другой же, дидоец, свалился за ней в пропасть.
— Вот как тяжело терять свободу, — сказал Георгий и посмотрел прямо в глаза девушке.
— А ты охотишься? — спросил он снова.
— Да, конечно.
— На кого?
— На серну, козулю.
— Оленя когда-нибудь убивала?
— Оленя пока еще нет…
— Одна ходишь в горы?
— Нет, с отцом, а когда он занят, — с Арсакидзе.
— А кто такой Арсакидзе?
— Мой молочный брат. От вина порозовели щеки царя. Утомленный верховой ездой, он с аппетитом ел оленье вымя (он любил шашлык из оленьего вымени). Шорена вся сияла, Георгий испытывал величайшее счастье от ее близости. В этот миг ему хотелось быть простым азнауром, и он предпочел бы, чтобы скорохода Ушишараисдзе в самом деле перехватил какой-нибудь хевистави и чтобы Звиад с войском ушел в Панкиси.
В эту минуту вошел скороход Ушишараисдзе. Низко склонившись, он приблизился к царю и доложил: «Сейчас прибудет Звиад».
Царь вспыхнул, но вмиг овладел собою.
Колонкелидзе сидел в конце стола. Упоминание о Звиаде неприятно поразило его. Он удивился: ведь Звиад должен был идти на Панкиси.
В залу вошел Звиад в сопровождении тридцати копьеносцев. Колонкелидзе был ошеломлен. Звиад обязан перед царем предстать с мечом, но не слыхано, чтобы в палату, где находился царь, входили вооруженные воины.
Дальше произошло нечто неожиданное.
Латники стали в дверях, а Звиад направился прямо к хозяину замка и, не приветствуя его, твердым голосом объявил:
— Именем царя царей Георгия приказываю тебе сдать мне ключи от крепости.
Георгий опустил голову.
Колонкелидзе взглянул на сидящего против него царя, побледнел сначала, затем покраснел, хотел встать, но косматая рука Звиада сдавила его плечо с такой силой, что Колонкелидзе не мог даже пошевельнуться.
Безоружные пховские витязи повскакали и бросились к дверям, но воины Звиада преградили им путь.
Шорена громко вскрикнула и бросилась к царю, который поднялся с места.
— Помилуй отца, прости его ради меня.
Но, не видя ни малейшего сочувствия на нахмуренном лице царя, она с рыданием бросилась к его ногам. Царь наклонился, поднял ее, как ребенка, и, уже бесчувственную, уложил на тахту, покрытую подушками. Он повернулся и хотел выйти из залы. К нему кинулась Гурандухт и обняла его колени.
— Не губи семью мою. Прости в последний раз Талагву! — умоляла она. — Я и мой несчастный супруг, моя единственная дочь будем вечными твоими слугами.
Она целовала полы его одежды.
Царь помог встать супруге эристава. Мягко отстранил ее и сухо сказал:
— На войне распоряжается спасалар, он не спрашивает меня…
Воины Звиада связали Колонкелидзе, начальника крепости, трех хевистави и семерых хевисбери.
А в это время в коридорах дворца, в главной крепости, на кровлях башен шла рукопашная схватка.
Со стен крепости во двор летели трупы воинов, ревело оленье стадо, трещали ворота и двери, металась отара, стонали раненые, кричали латники, ржали кони.
В коридорах сновали светилыщики, за ними велась настоящая охота — все хотели завладеть светильниками, чтобы отличить своих от чужих.
До утра длилось побоище. Никто не знал, кто будет к утру хозяином Кветарской крепости и ее башен.
Еще не погас на небе Марс, а светилыщики были уже все перебиты, не стало светильщиков и факелов. Воины в темноте жались к стенам, рукопашная схватка прекратилась.
С рассветом в Кветарском замке забили в набат. В войсках, осаждающих крепость, заиграли трубы. Войска Звиада и тысяча царских ратников к полудню овладели всеми четырьмя башнями. Начальника крепости сбросили со стены. Во дворе крепости вбили четыре кола и развели костер. Трое ратников вывели из темницы избитого эристава и привязали его к кольям. Затем появился одноглазый тбилисский палач Сагира Борода его была всклокочена. Лицо — в шрамах от кинжальных ран.
Сагира достал из кармана две железные круглые пластинки, чуть побольше человеческого глаза, надел их на два стержня, положил в пылающий костер и стал спокойно ждать, пока пластинки накалятся докрасна. Затем захватил их щипцами и так же спокойно, приложил к обоим глазам Колонкелидзе, связанного по рукам и иргам.
Удивительное мужество проявил кветарский эристав: он только один раз кашлянул.
Когда высохли обе глазницы, Сагира отнял от них пластинки, дал им остыть. Заботливо почистил, завернул их в тряпки и положил обратно в карман.
Страшно опухло и изменилось лицо Колонкелидзе. Он уже не походил на медовоглазого кветарского эристава. По приказу Звиада, были разрушены все четыре башни. Царь исполнил лишь одну-единственную просьбу Гурандухт: не тронул главную крепость, чтобы ослепленный Колонкелидзе и его супруга могли окончить в ней свои дни. Шорену решили забрать в плен, чтобы Колонкелидзе, выдав ее замуж, не стал мстить через зятя. Десять прислужниц во главе с Вардисахар должны были, по приказу матери, сопровождать Шорену.
Константина Арсакидзе, молочного брата Шорены, связали по рукам. В плен взяли около трехсот рабов. Вместе с Шореной забрали все ценности из Кветарского замка, а также стадо оленей. Одну дойную олениху оставили Гурандухт.
Не оправдались надежды Тохаисдзе. Он рассчитывал, что Колонкелидзе будет дальновиднее и, заманив царя и Звиада в замок, ослепит их обоих, а затем, объединившись с Мамамзе, разобьет царское войско.
Он упрекал себя за то, что не отравил царя во время завтрака в замке Корсатевела. У него было приготовлено отравленное вино, но решимость изменила ему — он предпочел чужими руками загрести жар.
На крутом подъеме у лошади Мамамзе лопнула подпруга, и он отстал от войска.
Пока меняли подпругу, Тохаисдзе успел шепнуть Мамамзе:
— Пригласи в гости в замок. Корсатевела царя и Звиада.
Затем они оба галопом догнали царскую свиту.
Мамамзе попросил царя и Звиада провести эту ночь у него в замке. Спасалар был сильно утомлен. Он сначала согласился, но не успели они доехать до развалин крепости Очани, как у гостей изменилось настроение, они поблагодарили любезного хозяина и направились прямо в Уплисцихе.
Оленье стадо поместили в Мцхете, в загоне царского дворца. Шорену со свитой заперли в крепость Гарти-скари. Константину Арсакидзе отвели келью на Санатлойской улице за развалинами древней базилики, где проживал Фарсман Перс.
XIX
Георгию не было еще и пятнадцати лет, когда его возвели на престол. С византийским кесарем Василием он впервые столкнулся еще в юности. Вернувшись невредимым с басианской войны, он послал католикоса к кесарю с предложением мира — «ступил ногой на ковер его», как говорили в тогдашнем Византионе.
Византийский кесарь, так же как и царь Георгий, враждовал с именитыми феодалами. Патриций Ксифе восстал против Василия и вступил в союз с Никифором Кривошеем, сыном Варды Фоки.
Георгий воспользовался этим и повел переговоры с мятежниками. Он обещал им поддержку в борьбе с кесарем.
Никифор и Ксифе поссорились. Ксифе убил Никифора и, помирившись с кесарем, преподнес ему голову врага. А Василий прислал голову изменника царю Георгию. «Не верю, дескать, тебе, клятвопреступнику».
После этого Георгий жестоко поразил кесаря при Олте. Выдающихся стратигов и катепанов оставили византийцы на поле брани и сверх того потеряли несколько тысяч стратиотов. Неисчислимая добыча-доспехи, фаранги, верблюды, ослы, камнеметы и тараны — досталась грузинским войскам.