Вечерами на пароходе зажигались огни и гремела музыка. Пассажиры собирались в теплых, уютных салонах и наслаждались покоем. И вряд ли кто-нибудь из них думал в эти минуты о том, что под ними не привычная земная твердь, а непроглядная толща черной воды, которая только и ждет малейшей оплошности, чтобы ворваться в пароход и поглотить всех. А если кто и вспоминал об этом, то старался отогнать прочь пугающие мысли, во всем полагаясь на тех людей на мостике, чьи опыт и мастерство помогали пароходу одолевать мрак и волны.
Не думал об этом и Кирилл; и когда под вечер шестых суток "Азия" пришла в Петропавловск, он сошел на берег не без сожаления.
Через пять минут поток пассажиров выплеснул Кирилла на улицы Петропавловска. Было уже темно, и это обстоятельство заставило Кирилла торопиться с отысканием ночлега. Вокзала, где бы можно было по привычке пересидеть ночь, в Петропавловске не было, явочных квартир тоже, и Кириллу волей-неволей приходилось опять идти в гостиницу. Печальный опыт подсказывал ему, что чудес на свете не бывает, но так уж устроен человек: Кирилл шел и втайне надеялся на удачу.
Вскоре, однако, иллюзии рассеялись: мест в гостинице не оказалось. Зато здесь можно было устроиться в коридоре, и Кирилл без лишних разговоров и домогательств абонировал два кресла. Приспособив под голову чемодан, он, как мог, улегся в креслах и стал составлять план дальнейших действий.
Петропавловск ему не нравился. В городе, где по улицам ходили вполне современные автобусы, а в гостинице не было мест, за здорово живешь наверняка ничего не делалось. Только на периферии можно было рассчитывать на снисхождение. Несомненно, таким местом были Курилы. Это была периферия из периферий. Правда, Кирилл не совсем ясно представлял, как она выглядит, но был твердо уверен, что, как и на всех островах, например, на Бермудских, люди на Курилах живут в бунгало или в тростниковых хижинах и исповедуют простоту нравов.
Размышляя таким манером, Кирилл задремал, и ему успели присниться бронзоволицые добрые аборигены, которые наперебой приглашали его в свои хижины.
Посреди ночи Кирилла разбудила дежурная и сказала, что освободилась койка в шестиместном номере, и, если молодой человек желает, она устроит его. Разумеется, Кирилл желал. Никто не гарантировал ему быстрого отъезда из Петропавловска, и иметь свой угол было просто необходимо.
Проспав остаток ночи в тепле и удобстве, Кирилл утром отправился в порт.
Запутанней его не мог быть даже лабиринт Минотавра. Кирилл, как слепой, ходил по бесконечным переходам, то и дело оказываясь в тупике или натыкаясь на глухую стену очередного пакгауза, пока один из портовых грузчиков не объяснил ему, как пройти к диспетчерской.
— На Курилы? — переспросил его там хмурый, невыспавшийся мужчина в форменном морском кителе, — Машенька! — крикнул он в другую комнату. — Что там у нас есть на Курилы?
— Оказия с четвертого причала, — тотчас откликнулась невидимая Машенька. — В одиннадцать ноль-ноль.
Мужчина посмотрел на часы и повернулся к Кириллу:
— Слыхал? Так что, пока, брат, не поздно, беги на четвертый причал, может, захватишь еще оказию.
Простота, с какой совершилось все дело, приятно поразила Кирилла. Его ожидания начинали сбываться. И это здесь, в Петропавловске! А что же будет на Курилах? Но думать об этом было некогда. У четвертого причала Кирилла дожидалась еще никогда не виданная им "оказия", которая должна была отвезти его в благословенный край, но которая, однако, могла уйти и без него, если он будет тут рассусоливать.
Забежав в гостиницу за чемоданом, Кирилл сломя голову кинулся обратно в порт. Побегав бодрой рысью среди гор из бочек, ящиков и мешков, он наконец, как бегун на финишную прямую, вырвался на четвертый причал.
"Оказия" в лице небольшого пароходика, слава богу, еще стояла у пирса и, как показалось Кириллу, никуда не торопилась, а рядом с ней на перевернутой бочке сидел громадный дядька, как две капли воды похожий на самого Оноре де Бальзака. Сходство было до того поразительным, что в первый момент Кирилл даже опешил. Казалось, дядька сейчас встанет, раскланяется и обратится к нему по-французски.
По природе Кирилл был человеком не слишком общительным, быстро сходиться с людьми не умел, но в этот раз в нем еще не угасла инерция разгона, и он воспользовался ею.
— Сидим? — спросил он у "Бальзака", как у старого знакомого.
— Угу, — прогудел тот, попыхивая здоровенной, под стать себе, самокруткой.
— Ну-ну, — сказал Кирилл многозначительно, будто намекая на что-то.
Поскольку ответа больше не последовало, Кириллу не оставалось ничего другого, как прошествовать дальше по пирсу. У конца пирса он понаблюдал за рыболовами, которые с помощью обыкновенной бечевки с пустым крючком поддевали из воды плоскую, похожую на бурый осенний лист камбалу, подивился глупости этой рыбы и вернулся назад.
"Бальзак" сидел в прежней позе и все еще курил, выпуская дым чуть ли не из ушей. Теперь, когда Кирилл подошел к нему вплотную, он в полной мере оценил габариты сидевшего перед ним человека: голова "Бальзака" находилась на уровне лица Кирилла. Бальзакоподобный дядька посмотрел на Кирилла, как цыган на лошадь.
— Так вот и в ботиночках?
Сам он был в необъятных валенках с галошами, в овчинном полушубке и в шапке-ушанке с кожаным верхом. Само собой разумелось, что в таких доспехах он чувствовал себя уверенно; и хотя было не очень холодно, но, что ни говори, начинался декабрь, и на фоне шуб, малиц, бекеш и прочей меховой рухляди Кирилл выглядел до неприличия легкомысленно.
— Так вот и в ботиночках, — подтвердил он.
— Понятно, — с нажимом сказал "Бальзак". — Денежки небось тю-тю, спустил?
Он явно принимал Кирилла за отпускника, возвращавшегося с материка, пропившегося и прогулявшегося в пух и прах.
Почему-то Кириллу захотелось поддержать в нем эту уверенность.
— А как же, — бахвалясь сказал он, — быть у воды и не замочиться? Столицы, сами знаете, валюты требуют. Карету взял — гони зелененькую. Шампанское тоже задаром не дают. Опять же нищета куртизанок. Сами же писали.
"Бальзак" нахмурился.
— Что я писал? Ты, парень, ври, да не завирайся. По ухватке вижу: рыбак небось иль китобой. А у них деньги бешеные, потому и не берегут. На берег вырвутся, зальют зенки, а потом без порток опять в море.
Кирилл понял, что сходство его нового знакомого с классиком французской литературы чисто внешнее: автор "Человеческой комедии" изъяснялся более изысканно.
— А вам кто не велит? — спросил он.
"Бальзак" искренне удивился:
— А мне зачем? Худо-бедно — две сотни с выслугой имею. Хватает.
— Мелкомасштабно мыслите, дядя, — с превосходством сказал Кирилл. — Две сотни по теперешним временам — тьфу, ничего! От аванса до получки.
— Скажите, какой миллионер… — протянул "Бальзак". — То-то я и гляжу: шея у тебя как у быка хвост.
И он захохотал, показывая крупные, здоровые зубы, уверенный, что сразил противника наповал.
Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если бы вдруг не затарахтела и не засвистела "оказия". Потом в рубке отворилась дверь, и чья-то голова в фуражке с "крабом" вежливо осведомилась:
— Эй, на пирсе! Пешочком потопаете или как?
— "Или как"! — передразнил голову "Бальзак" и слез с бочки. — Выдрыхлись, а теперь торопят, — ворчал он, направляясь к сходням, возле которых неизвестно когда появился чернявый, все время подтанцовывающий парень в тельняшке под распахнутым ватником.
Пропустив "Бальзака" и Кирилла, парень убрал сходни и, все так же подтанцовывая, пошел на нос пароходика, где другой парень, тоже в тельняшке и ватнике, возился с причальным канатом, укладывая его восьмеркой вокруг торчащих вдоль борта железных чушек.
— Сюда, — сказал "Бальзак", когда Кирилл в нерешительности замешкался на скользкой от солярки палубе, не зная, в какую сторону ему идти.