За обедом Сорокин сказал:
— Я вот о чем хочу попросить тебя, Женюшка. Ты к Курильску-то ближе, достань мне манометр. Поспрашивай у рыбаков там иль у военных. У них всегда бывают. А то мой не держит. Пробовал запасные — тоже не держат. Видать, когда разгружали, грохнули как следует, вот они и не держат.
— Сделаю, — сказал Женька.
Нарты уносились от маяка, башня становилась все тоньше, и скоро невозможно стало различить у ее подножия засыпанный снегом домик смотрителя.
5
Комната Женьки была узкой и тесной. Она напоминала Кириллу каюту на пароходике, с которым он прибыл на острова. Особенно подчеркивало сходство единственное окно, маленькое, похожее на иллюминатор, упиравшееся в глухую стену не то соседнего дома, не то сарая.
Комната была оклеена светло-голубыми обоями, которые несколько оживляли ее унылый вид, потолок был такой низкий, что Кирилл без труда дотянулся до него рукой.
Женька накрывал на стол, то и дело посматривая на висевший над самодельной тахтой медный корабельный хронометр.
— В семь, старик, обещала быть моя мадонна.
— О-о!.. — протянул Кирилл. — Значит, будут женщины? А я забыл надеть фрак. Но, по-моему, она опаздывает, твоя мадонна. Уже четверть восьмого.
— Ты не учитываешь местных условий. А кроме того, женщине не обязательно быть пунктуальной, — ответил Женька, внося из коридора трехлитровую банку с красной икрой и бутылку темно-вишневого напитка. — Ты встречал хоть одну женщину, которая бы приходила на свидание вовремя?
— У меня небогатый опыт на этот счет, — сказал Кирилл.
— У меня тоже. Но я знаю: такой женщины на свете нет.
Женька поставил на стол банку и бутылку.
— Собственного производства, — не без гордости сказал он.
— И это тоже? — показал Кирилл на бутылку.
— Именно это я и имею в виду, старик. Икра — это просто, стандарт: соль, вода, подсолнечное масло и полчаса выдержки. А с питием, — Женька ловко подкинул и поймал бутылку, — пришлось повозиться. Основа, конечно, все та же — це два аш пять о аш. Остальные компоненты — клюквенный экстракт и лимоны — тоже известны. Но главное не это, главное, старик, технология. А она, — Женька многозначительно поднял вверх палец, — требует терпения и особой интуиции. У меня все это есть, и после выхода на пенсию я, наверное, устроюсь дегустатором.
Кирилл сидел на тахте, слушал Женькины разглагольствования и пытался представить себе Женьку в роли дегустатора. Это у него не получалось. Всех дегустаторов он почему-то представлял сухонькими, чинными старичками наподобие "пикейных жилетов" Ильфа и Петрова, а Женька никак не ассоциировался с ними. Женька мог быть кем угодно, только не дегустатором.
В дверь постучали.
— Открой, старик, — попросил Женька. — У меня руки грязные.
Кирилл вышел в коридор и отодвинул щеколду. На крыльце обметала с валенок снег девушка.
— Здравствуй, Женя, — не поднимая головы, сказала она. — Прости, я не могла раньше. Катера долго не было. Ой! — по-бабьи ойкнула она, увидев Кирилла. — Извините, я думала, это Женя.
— Ничего, — дипломатично сказал Кирилл. — Проходите, мне поручено вас встретить.
— Жени нет дома? — с явным огорчением спросила девушка.
— Дома, — успокоил ее Кирилл. — Граф дома, но он еще в неглиже.
Девушка улыбнулась.
— Вы его друг?
— Можно сказать, что да, — ответил Кирилл. — Мы коллеги. Женька, — крикнул он, — кончай марафет наводить!
— Порядок, старик, — отозвался Женька, показываясь в дверях. — Здравствуй, моя радость, — он потянулся к девушке и чмокнул ее в щеку. — Знакомься: Кирилл Ануфриев, краснорубашечник.
— Сколько раз я тебя просила, Женька, не называй меня моей радостью. Скоро ты, чего доброго, скажешь: собачья радость.
— Не буду, ласточка, не буду, — заверил ее Женька.
Девушка вздохнула.
— Ты неисправим, Женька.
Она сняла кожаный с цигейковым воротником полушубок и протянула Кириллу руку.
— Вера.
Рука у нее была прохладная и, как показалось Кириллу, очень белая. Он осторожно пожал ее и потом долго не мог отделаться от ощущения, что все еще держит эту прохладную белую руку.
— Как добралась? — спросил Женька.
— Долго пришлось ждать катера. У них что-то там случилось, какой-то трос заело. Я вся перемерзла. — Вера передернула плечами.
— Сейчас мы это дело исправим, — пообещал ей Женька.
— Я — на тахту, — заявила Вера, как только они вошли в комнату. — Где у тебя шлепанцы, Женька?
Она сняла валенки, поставила их у двери и в одних чулках прошлась по комнате.
— Не помню. Посмотри под тахтой.
— Спасибо, нашла.
— Ты сюда, старик, — сказал Женька, усаживая Кирилла на единственный стул. — Ты сегодня почетный гость. А мы с Верой на тахте. По-родственному.
— А что это такое — краснорубашечник? — спросила Вера у Кирилла.
Кирилл собрался было ответить, но Женька предупредил его:
— Это, моя радость, люди, которые ходят в красных рубахах. Элементарно!
— Очень остроумно! Ты напиши в "Крокодил", — посоветовала Вера.
Кирилл улыбнулся. Ему нравилось такое начало.
— Так называли добровольцев Гарибальди, — сказал он. — У Женьки очень сложные ассоциации.
Говоря это, Кирилл внимательно посмотрел на Веру. Что-то в ее внешности удивляло его, но он не мог сразу сообразить, что именно. Продолговатое, с темно-синими, глядевшими вприщур глазами лицо Веры было необычайно смуглым, почти темным, как грузинская чеканка. Он вспомнил про ее руки и посмотрел на них. Они были белыми.
— Это от ветра, — сказала Вера, перехватив его взгляд. — Приходится много ездить, и лицо обветрело.
— А где вы работаете?
— Я стоматолог. Участок большой, вызывают часто.
— Моя будущая супруга — эскулап, — вмешался в разговор Женька. — И вообще она умница, старик. Когда мы поженимся, у нас будет матриархат.
— Я не выйду за тебя, Женька, — сказала Вера. — Ты ужасно много говоришь. Включи лучше магнитофон.
— Всегда пожалуйста, — сказал Женька. — Но только сначала давайте выпьем.
Он разлил по рюмкам напиток.
— Ну, как говорят, будем…
Они выпили, и Женька пододвинул Кириллу тарелку с икрой.
— Давай, старик, закусывай.
Кирилл, как положено, хотел было сделать бутерброд, но Женька остановил его:
— Да ты ложкой, старик, мы же не на приеме!
Кирилл послушался. Он зачерпнул целую ложку икры и стал, как кашу, жевать ее.
— А как насчет отравления? — осведомился он. — По слухам, в ней избыток витаминов.
— Не знаю, чего в ней избыток, а лично у меня от этого дела избыток гемоглобина. Я его скоро вместо крови сдавать буду, — ответил Женька. — И не верь слухам, старик, я экспериментирую не первый год. Спроси у Веры.
— Между прочим, Женька, ты собирался включить магнитофон. А что касается икры, то здесь никаких норм не установлено. Это чисто индивидуально. Я, например, есть ложкой икру не могу.
— Конечно, конечно! — сказал Женька. — У тебя, радость моя, голубая кровь! Это мы серые!
Женька нагнулся и, вытащив из-под тахты покрытый пылью магнитофон, стал разбирать перепутанные провода.
Кирилл достал сигареты.
— Вы давно на островах? — спросила его Вера.
— Полмесяца, — ответил Кирилл. — А вы?
— Третий год. Я приехала сюда сразу после распределения.
— Не надоело еще?
— Иногда очень тянет домой. Думаешь: ну хоть бы на денек съездить! Но за работой все забывается. Скучаю по институту. У нас была чудесная группа.
— Вы в Москве учились?
— Нет, в Калинине. Я коренная тверячка. Мама и сейчас там живет. А вы похожи с Женькой, — неожиданно сказала Вера. — У вас с ним одинаковый взгляд — вы оба смотрите в себя.
— Так нельзя смотреть, — сказал Кирилл.
— Нет, можно, — убежденно сказала Вера. — Я заметила: так смотрят или пьяницы, или думающие люди.
— Ин-те-рес-но!.. — протянул Женька. — Это уже что-то новое, радость моя. Ну и кто же мы, по-твоему?
— Не беспокойся, пьяницей я тебя не считаю.