— Спасибо, Михаил Сергеевич. Мне очень приятно это слышать, — ответил я и прибавил: — И мне очень приятно впервые видеть вас воочию, своими глазами. А то только по телевизору…
Горбачев засмеялся и снова пожал мне руку, полагая, видимо, что разговор окончен. Но я вдруг, неожиданно для себя самого, сказал:
— Позвольте, Михаил Сергеевич, несколько слов.
— Пожалуйста. — Горбачев не без легкого удивления подвинул ко мне микрофон.
Откровенно говоря, я не готовил никакого выступления, но мне показалось, что просто повернуться и пойти на свое место как-то недостойно в такой необычной и, в своем роде, «исторической» для меня ситуации.
— Дорогой Михаил Сергеевич, дорогие друзья, — начал я. — Я принадлежу к поколению, которое называют «ровесниками века». Это те, кому сегодня за девяносто. И я хотел бы сказать здесь несколько слов от имени очевидцев и в какой-то мере участников многих событий прошлого. К этому прошлому сегодня относятся не всегда справедливо и не всегда уважительно. А между тем, в нем бывало и кое-что хорошее. Недавно в одном из своих выступлений Михаил Сергеевич упомянул своего деда, говорил о его честной, добросовестной трудовой жизни. И мне было очень приятно читать эти добрые слова о нашем старшем поколении. Ведь тем самым признается, что высокие награды, полученные нами сегодня, мы заслужили своей работой в те давние, прошлые года. И это для нас весьма радостно и важно.
Мою небольшую речь присутствовавшие выслушали вполне благосклонно и даже похлопали в ладоши, а Горбачев одобрительно кивнул.
Но прошло всего несколько месяцев — и почетные звания «Народный артист СССР», и «Народный художник СССР», и «Герой Социалистического труда», столь гордо звучавшие в тот день, превратились в пустой звук, поскольку перестал существовать этот самый СССР и сам его президент Михаил Горбачев всенародно отказался от своего поста.
Девяносто первый год принес немаловажное историческое событие — на месте мировой сверхдержавы, мощной Советской империи, возникло нечто малопонятное и аморфное под названием Содружество независимых государств (СНГ). В чем состояло это содружество и от кого эти государства были независимы — никто не брался объяснить. Вместо единой, суровой, но твердой власти, и горизонтальной, и вертикальной, на огромных пространствах бывшего Советского Союза воцарились полнейшая дестабилизация, сепаратизм, началась открытая и непримиримая борьба за власть между различными партиями, группировками и отдельными личностями. С огромной силой вспыхнули националистические настроения в бывших советских республиках, подогреваемые горе-политиками. А крупнейшую из них — Российскую Федерацию — раздирала открытая, на глазах у всей страны, я сказал бы, неприличная драка за власть между президентом и Верховным Советом, возглавлявшимся искусным и ловким политиком. Миллионы людей следили за этой борьбой по телевизору, как за захватывающими спортивными состязаниями. Но тут речь шла не о почетных кубках или чемпионских титулах, а о судьбах страны. Эта борьба с каждым днем обострялась, ожесточалась, накалялась и наконец достигла своей кульминации. И, как где-нибудь в Латинской Америке, заговорили автоматы и танки: Войска, которые в поддержку президенту Борису Ельцину привел ставший на его сторону «лучший министр обороны всех времен и народов» Грачев, открыли ураганный огонь по «Белому дому», который занимали Верховный Совет во главе с Русланом Хасбулатовым и вице-президентом Александром Руцким и поддерживающие их вооруженные отряды.
Наша семья имела возможность видеть своими глазами это зрелище, напоминающее военный переворот где-нибудь в Мексике, Колумбии или Чили, из окон нашей квартиры, расположенной как раз напротив «Белого дома» на другом берегу Москвы-реки. Мы видели, как прямой наводкой били стоявшие у нашего дома танки и как черными пятнами разрывов покрывался нарядный «Белый дом». От грохота орудий весь наш дом содрогался. Вспомнив опыт Великой Отечественной войны, я предложил заклеить стекла окон полосками бумаги, и стекла уцелели. Некоторые жильцы нашего дома спустились в подвал, а моя молодая сноха Верочка, жена внука, не на шутку испуганная, предложила добраться до Киевского вокзала и уехать на дачу.
— Поезжайте, поезжайте, — сказал я, — а я, пожалуй, останусь. Я это уже проходил в свое время, в Киеве.
Но канонада скоро утихла. «Белый дом» — капитулировал: И мы видели, как из него выводили «пленных» депутатов Верховного Совета. Среди них были Хасбулатов и Руцкой. Будь это в Мексике или в Парагвае, их, наверно, поставили бы к стенке. Но в нашей цивилизованной стране их вежливо отправили в тюрьму.
Борьбу выиграл Ельцин.
Остается добавить, что в эти драматические события вплелось весьма приятное семейное обстоятельство. Раздался звонок из Японии. Старший советник нашего посольства в Токио Андрей Ефимов извещал меня, что у него родился сын, а у меня — правнук.
— Спасибо! — закричал я. — Наконец-то давно желанный продолжатель моего рода. А то одни девочки.
— А что это там за грохот? — спросил Андрей.
— Это салют в честь его рождения, — пошутил я.
Какой же строй установился в стране после блестящей победы Ельцина? Подлинно демократическая республика? Долгожданное народовластие? Президентская республика? Ни то, ни другое, ни третье. Возникло нечто, не имеющее аналогов в цивилизованном мире. Больше всего это похоже на самодержавную монархию, где страной правит придворная камарилья. Словно при дворе средневекового монарха, Кремль кишит интригами, закулисными комбинациями. Неожиданные, непредсказуемые отстранения и возвышения, министерская чехарда… В занятии многих высоких государственных постов имеет решающее значение игра с президентом в теннис или другое умение ему угодить. Временщики приходят и уходят, и никто не может понять, почему воссияла или почему погасла та или иная карьера. И рядом с этой псевдодемократической монархо-президентской властью страной правит реальная, теневая олигархия — власть денег. Неведомо откуда взявшиеся, вчера никому не известные личности неведомо какими путями стали обладателями несметных капиталов — сотен миллионов и миллиардов долларов! И у них аппетиты побольше, чем у тоже внезапно разбогатевших, простоватых «новых русских», довольствующихся покупкой поместий где-нибудь в Испании или Греции, а также приобретением многоместных «мерседесов». Долларовые магнаты, ставшие самой настоящей мафией, тянутся к политической власти в стране. Или, по крайней мере, к слиянию с придворной президентской камарильей. Эта мафиозная олигархия уже наложила лапу на прессу и телевидение. Читая ту или иную газету, знакомясь с тем или иным мнением ее обозревателей, теперь полезно знать, каким концерном, фондом, банком или акционерным предприятием она закуплена.
Мне думается, что во всех этих темных прискорбных явлениях нельзя винить лично Ельцина. В свое время он показал себя принципиальным и честным борцом против привилегий, коррупции, партийно-командного режима. И помним, какую всенародную популярность он завоевал своими выступлениями и каким он подвергался тогда гонениям. Мы помним, как он, стоя на танке, мужественно призывал сопротивляться путчу 1991 года, как он, по сути дела, выручал блокированного в Форосе Горбачева. Мы помним, как он решительно и дельно начал экономическую реформу в стране. Но… времена меняются и вместе с ними меняются, видимо, и люди. Оказалось, что у яростного борца против привилегий личных и семейных резиденций больше, чем их было у царя Николая II и у Сталина, вместе взятых. Подобно Горбачеву, он стал ошибаться в людях, доверяя проходимцам, подхалимам, карьеристам. Нельзя отказать уважаемому Борису Николаевичу в решительности и твердости характера, однако эти ценные для руководителя качества иногда были направлены, увы, не туда, куда следует. Но так или иначе, личность Ельцина и период его правления так же войдут в историю нашей страны, как в нее вошли «хрущевская оттепель», «брежневский застой», «горбачевская перестройка».