- Спасибо, - сказал папа.
Продавец лениво кивнул головой, проводил нас до дверей и закрыл их за нами.
- Почему он такой важный? - спросила я у папы.
- Наверное, он занят, а мы его отрываем по пустякам с разными покупками.
- Теперь всё в порядке, - радовался дома папа, укладывая гуся в кастрюлю. - И маме будет небольшой подарок.
Но папа ошибался. Было еще не всё в порядке. Мы поставили кастрюлю с гусем на керогаз, и вода вскоре закипела. Потом сперва сварилась, а потом и разварилась картошка и обмякли огурцы, а гусь оставался каменным. Правда, это было даже хорошо, потому что папа только тут вспомнил, что мы забыли посолить рассольник, хотя папа еще с утра повесил над столом бумажку:
Мы бросили побольше соли в кастрюлю, добавили воды и стали опять ждать.
- Конечно, дома на газе всё было бы значительно быстрее, - задумчиво сказал папа. - Там есть духовка. Это удивительно, Шурик, как человек быстро привыкает к цивилизации и даже не замечает окружающих его удобств. А ну, представь себе, что зимой тебе, прежде чем уйти в школу, нужно было бы разжечь керосиновую лампу, потом сходить за водой, затем растопить дровами плиту, а уж только тогда позавтракать… Ты вот, наверное, и не думала о том, что Пушкин читал и писал при свечах, а Лермонтов на Кавказ ехал целый месяц.
Мы еще о многом поговорили с папой, а гусь всё не хотел свариться. Тут прибежал где-то пропадавший с утра Валёнка. Он явился с черными по локоть руками и перепачканным лицом. Его белая майка была крест-накрест разрисована какими-то рыжими полосами.
- Что это, на кого ты похож?! - удивился папа. Валёнка был так доволен, что можно было подумать, будто ему удалось покататься на паровозе.
- Мы заканчиваем новую конструкцию, - заявил он.
- Какую еще конструкцию?
- «ВН-11».
- Что это за «ВН-11»?
- «В» и «Н» обозначают имена конструкторов: - Валёна - я, а «Н» - Нолька. 11 - значит одиннадцатая модель.
- А почему одиннадцатая?
- Было десять вариантов. Строим одиннадцатый, самый совершенный.
- Что же это, вертолет?
- Нет, но не хуже. Завтра будет испытание, тогда узнаете. - И вдруг Валёнка говорит: - Папа, я хочу есть. Скоро будем обедать?
Вот так новость! Раньше Валёнку обедать и дозваться домой было невозможно.
- Иди-ка мойся, - строго сказал папа. - Ты с утра сбежал, а мы с Шуриком целый день на тебя работаем. Приведи себя в порядок. Сейчас всё, будет готово.
Но папа опять ошибся. Валёнка вымылся, как не мылся никогда в жизни. Даже уши и шею вымыл. Вытащил из чемодана и надел чистую рубашку, а потом уселся на веранде с книгой и стал ждать обеда. Но время шло, а наш упрямый гусь, сколько мы его ни кололи вилкой, ни за что не хотел становиться мягким.
- Вероятно, это был гусь с большим жизненным опытом, - пошутил папа и опять подлил в кастрюлю воды.
- Может быть, он был уже дедушка, - сказал Валёнка.
- Возможно… впрочем… - папа задумался. - Учитывая средний гусиный возраст, нынешним гусятам он мог бы быть даже прапрадедушкой.
Но как ни шутил папа, а от шуток сытым не станешь. У меня текли слюнки от запаха, который шел из кастрюли, а живот начинало подтягивать. Папа, конечно, держался, но я видела, что ему тоже очень хочется есть. От нетерпения Валёнка сам вызвался сходить за хлебом и по пути съел половину батона.
На соседней даче уже начали зазывать ужинать Люсика, а гусь всё не сдавался. И тут на нашей половине появилась баба Ника.
- Что же это, или еще не обедали? - удивилась она.
- Гусь, понимаете, попался упрямый, - будто стесняясь, стал объяснять папа. - Как это называется, еще не смягчился.
Баба Ника молча подошла к керогазу, подняла крышку кастрюли и посмотрела на барахтающегося с поднятыми вверх лапками гуся в густом, жирном супе.
- Разделать его надо, - сказала она. - Так и до утра не упреет.
Папа молчал. Ему больше ничего не оставалось делать, как слушаться бабы Ники. Тогда она сходила к себе и вернулась с какими-то огромными не то ножницами, не то щипцами.
- Положи, Шурочка, доску! - скомандовала баба Ника.
Ловко воткнув вилку в бок гусиной туши, баба Ника вытащила гуся из супа и подержала над кастрюлей, пока из него не вытекли остатки супа. Потом уложила тушу на доску и взяла свои щипцы. Раздался хруст, и гусь, будто арбуз, развалился на две половинки. Мы все трое, ни слова не говоря, с восхищением наблюдали за бабой Никой. Прежде, когда то же делала мама, никто не задумывался, как это у нее всё выходит, а теперь действиям бабы Ники мы удивлялись не меньше, чем чудесам фокусника Кио, которого зимой видели в цирке на утреннике. Не прошло, наверное, и десяти минут, и наш гусь, разрезанный на аккуратные куски, был опять положен в суп. Несколько кусков баба Ника положила на сковороду.