После того как оба сходили в баню, пришла Людмила.
— Я уж в обед не стала вас беспокоить, вижу — баню топите. А сейчас вот картошки с мясом натушила, дай, думаю, угощу. А то самим-то, поди, некогда готовить было. — В руках она держала большую сковороду, завернутую в полотенце.
— Заходи, Люда, заходи. — Дядя Гена взял сковороду из её рук. — Спасибо тебе. Я и в правду ужином ещё не занимался. Проходи, давай вместе посидим да поужинаем.
За столом болтали о разном. Дядя Гена расспрашивал о сестре — матери Артема, тот рассказывал, говорил о городской жизни, каких-то новостях, сам интересовался, как идут дела в деревне, что нового у родных да общих знакомых. Людмила посетовала на местного пастуха, который с октября наотрез отказался пасти коров, хотя вполне ещё можно было бы недели две-три гонять небольшое деревенское стадо в поля.
— Да стадо-то стало… Название одно… Сколько там? — Дядя Гена повернулся к соседке. — Голов сорок наберется на всю деревню?
— Всего? — удивился Артем.
— Вот тебе и «всего»… Раньше-то три стада на село было. С разных концов собирали. По улицам шли, так конца-края не было видать, пыль столбом стояла. И коровы, и овцы, и козы. А сейчас все ленивые стали, никто не хочет за скотиной ходить. И за молоком, и за сметаной, и за яйцами в магазин бегут.
— Так, может, оно и к лучшему. — Людмила пожала плечами. — Значит, деньги у людей есть, да и в магазине всё купить можно. Раньше-то, отчего все скотину держали? Потому что в магазинах ничего не было. Вот, считай, натуральным хозяйством и кормились, а оно ведь дело-то хлопотное. Тяжело это — корову держать. Сено поставить надо, каждый день кормить, доить… И не оставишь ведь её даже на день, как привязанный. Заболеть, и то нельзя. Ты же, Геннадий, сам сейчас уже ничего не держишь, кроме пчел своих. Даже курей у тебя нету.
— Может, ты и права, — согласился хозяин. — Хотя разве сравнишь магазинное со своим-то? Качество-то и вкус совсем другие.
— Это да, что правда то правда. Я вот фабричную сметану да масло сливочное вообще есть не могу, — кивнула Людмила, — совсем невкусными кажутся.
— А что до меня, — продолжал дядька, — так мне одному разве много надо? Да и пенсии, слава богу, хватает. Ты вот иной раз чего подкинешь. А пчелы — это так, для души больше, да за ними и ухода не так много, они сами кормятся.
— А сколько у тебя, дядь Ген? — спросил Артем.
— Четыре улья вон за домом стоят. Скоро уже в подпол надо будет убирать их, пока морозов больших нету.
Людмила ушла, когда уже совсем стемнело. Дядька с племянником перебрались в комнату.
— Ну что, Артем ба́тькович? Тебе, наверное, телевизор посмотреть охота? Если надо, так ты не стесняйся, включай. Я‑то сам его редко когда смотрю. По праздникам великим.
— Да нет, не хочу я его тоже. В городе надоел. Всё равно ничего путного не показывают, криминал сплошной да сплетни: кто, где, с кем и сколько раз, — он вдруг осекся на этих словах и как-то снова погрустнел.
Немного помолчав, спросил дядьку:
— Дядь Ген, вот ты днем говорил, сам, дескать, виноват. Не разобрался в человеке, а потом его и винишь. Забудь, прости, да ещё и пожалей. Так по этой логике надо всех мошенников, что у людей деньги обманом выманивают, тоже прощать, да жалеть? Сам виноват, потому что не разобрался, что он жулик? Это что же тогда получится?
Дядя Гена сел на диван рядом с Артемом.
— А что получится?
— Ну так, значит, выпускай их из тюрем на волю?
— Ну почему же? Не надо никого выпускать. Ты просто не путай общественное прощение и своё личное. Мы же все люди, живем в обществе, следовательно, должны соблюдать установленные законы и правила общежития. А одно из таких правил гласит — не воруй, причем, неважно как — мошенничество это, обман, или разбой. Всегда так было, испокон веку, иначе общество не сможет нормально жить и развиваться. Поэтому тех, кто ворует, и наказывают за это. Но ты-то сам его при этом и простить можешь, и даже пожалеть. Душу его бестолковую пожалеть, потому как тяжко ему придется. Ты только подумай, что же это за жизнь такая у человека, что ему постоянно в страхе пребывать приходится — «Как бы не поймали, как бы в тюрьму не посадили»? Или думаешь, эти люди спят спокойно? Сомневаюсь… Ходи, да озирайся.