Артем усмехнулся:
— Ну не знаю… И воруют, и живут в своё удовольствие, и спят, я думаю, вполне благополучно. Причем воруют-то миллионами да миллиардами.
— Так это только внешнее, напускное благополучие. А там, в глубине-то — страх сидит. Они бодрят себя, убедить пытаются, что всё им нипочем, что плевали они на всех, а покоя-то в душе всё равно нет.
— Ну ладно, бог с ними, с мошенниками этими, но всё равно не могу я никак принять, что и жену свою пожалеть должен. Отпустить на все четыре стороны — ладно, тут по‑другому и не получится, но с чего мне её жалеть? Думаешь, её совесть мучает? Да она, поди, рада радешенька, что меня удалось из дома выжить. И спит спокойно, да ещё и не одна, наверное, — Артем зло ухмыльнулся.
Дядя Гена вздохнул.
— Не понял ты меня, племяш… Давай по-другому объяснить попробую. Вот скажи, доводилось тебе такое видеть, что ребятенок маленький шагает, ходить только учится и — раз! — в стул врезался, упал, заплакал?
— Конечно, видел. — Племянник снова удивленно посмотрел на дядьку: «К чему он опять клонит?» — Полинка сколько раз стулья сшибала.
— Ну вот… Упал, значит, плачет, а тут бабуля сердобольная подскакивает, подняла дитятку и давай стул этот лупить да приговаривать: «Ах, какой стул нехороший, ах, встал он тут у нас на дороженьке, ах, вот мы ему, вот мы ему!» Видел такое?
— Ну да, бывает…
— Так скажи мне, кто виноват, что ребенок в стул врезался? Неужели этот стул? Он, вообще-то на месте стоит, никого не трогает, а ребенок шпарит напропалую и — тресь в него с разбегу!
Артем засмеялся:
— Естественно, ребенок.
— А как ты думаешь, что для себя уяснит этот ребенок после того, как его бабка всю вину на стул этот несчастный свалит? А он скажет себе: «Я-то молодец, оказывается, я хожу как надо, это стул дурацкий во всем виноват». Вместо того чтобы подумать: «А вдруг это я неправильно что-то сделал? Может, мне надо учиться ходить поаккуратнее? Может, на себя лишний раз посмотреть?» Конечно, ходить нормально он рано или поздно всё же научится и стулья постоянно сшибать не будет, но потом, что бы в его жизни ни случилось, он будет думать по-прежнему: «Я-то молодец, я-то не при чем, а вот Ванька-Петька-Светка, это они во всем виноваты», поскольку не приучен он будет к себе критически относиться, к своим поступкам.
— Погоди! — Племянник поднял руку. — Во-первых, я не помню, чтобы при мне кто-то бил стулья, в которые я врезался, когда ходить учился. А во-вторых, Эльвира — это не стул, и я не просто врезался в неё сдуру. Стул никого не обманывает, он стоит и все его видят — хочешь врезайся, хочешь обходи. А она меня обманула, причем жестоко обманула!
— Не кипятись. Про стул это я так, для примера. В жизни полно других ситуаций, когда человек может уяснить, что в его проблемах виноваты все, кроме него самого. Да и вообще человек так устроен, что на себя в последнюю очередь смотрит. Эго не позволяет в собственной святости усомниться. А что касается Эльвиры… Да, она не стул, так ведь и ты уже не просто ходить учишься. Ты, мил человек, уже другие уроки в этой жизни проходишь, посерьезнее. Я же тебе про принцип толкую на примере этого стула. Если ты изо всей этой ситуации с изменой жены, с предательством друга выйдешь с глубокой обидой и злостью на них — это они такие сякие, а я не при чем, то, считай, не прошел ты свой урок. Поэтому это прощение в первую очередь тебе самому нужно. Ты ещё молодой, у тебя жизнь впереди, и если не научишься это делать сейчас, то потом намного тяжелее будет. И рискуешь ты потом этот урок заново проходить, только уже, возможно, на более серьезном уровне.
— Куда уж серьезнее, — нахмурился Артем.
— Ну, брат, жизнь она разные сюрпризы может преподносить, куда серьезнее измены жены да развода. — Дядя Гена встал, подошел к печке и потрогал ладонью дымоходы. — Как думаешь, подтопить на ночь или так до утра дотянем, не замерзнем?
— Да ладно, не топи. Не зима же на улице. — Артем тоже встал с дивана.
Дядька продолжал:
— Вот представь, идет человек, а за спиной рюкзак. Как затаил на кого обиду, злость, или иной какой гнев, зависть, ревность, так, считай, положил камушек в рюкзак этот. И со временем там столько камней набирается, что дальше идти уже сил нет. Тянет рюкзак к земле, давит на плечи ношей непосильной, а человек, вместо того, чтоб сбросить всё это, упирается, кажилится, пока совсем не свалится без сил.
— И что? Как сбросить этот рюкзак?
— Простить, — дядя Гена улыбнулся. — Простить тех, на кого гнев, злость, обида. Только по-настоящему, а не формально. Чтоб зла в душе не осталось ни капли. А уж каким образом ты это сделаешь, тут по-разному может быть. Я вот тебе предложил посмотреть на ситуацию с женой с другой стороны — что ты сам человека переоценил, а потом претензии ему предъявляешь, почему он не соответствует твоим требованиям. Да потому и не соответствует, что он совсем другой. Чего же сейчас на неё бочку катить? Расцени эту ситуацию как жизненный урок, словно ты в стул врезался, сделай выводы и живи дальше, но уже без Эльвиры своей, а ей скажи «спасибо» за всё и «до свидания». То же самое и Олегу своему. Впрочем, что делать, это тебе решать, жизнь-то твоя. Я просто тебе совет даю, не более.