Эдмундо и Ча-ча-ча развезли Лусию с Федерико и меня по местам жительства, где пожали руки, поблагодарили за храбрость и распрощались.
Парочка вышла возле фешенебельного отеля «Marina Palace» на Леблоне, а я попросила высадить меня в середине Копакабаны. Время было еще не позднее, и до отеля я решила прогуляться пешком.
Эх, не случайно мне привиделось, что на прощание фавела мне многозначительно подмигивала! И хотя в самой Росинье меня никто не обижал, мое приключение с фавелами, как выяснилось, еще не получило логического завершения. Настоящая встреча с трущобой ждала меня здесь — на благополучной и освещенной Копакабане.
Неспешно прогуливаясь по Копакабане, где я ощущаю себя уже как дома, я вдруг почувствовала, что мимо меня пронесся какой-то вихрь. Что это было, я толком не поняла: меня слегка толкнули, потом чем-то задели и умчались прочь. Остановившись, я поняла, что случилось страшное: у меня сперли сумочку! И весь ужас не в потере имущества: фотокамера уцелела, так как болталась у меня на шее, а кошелек в сумочке был девственно лист. Но в сумке был паспорт!
Вспомнив, какие мытарства приходилось переживать моим знакомым, которые умудрялись в поездках потерять паспорта, я пришла в настоящее отчаянье! Как минимум мне надо тащиться в город Бразилиа, где находится наше консульство, и слезно умолять, чтобы мне выдали справку, с которой я смогу улететь домой 12 декабря согласно имеющемуся у меня авиабилету. А как максимум мне придется ждать, пока мне не оформят новый паспорт на месте, сдавать этот билет и покупать новый на другое число! А если вспомнить, что этот билет я приобрела с существенной скидкой и денег у меня в обрез, то ситуация становится пиковой. На какие шиши я стану торчать в Рио, пока мне не выправят новые документы? Не российский же консул будет кормить меня все это время и оплачивать мой отель! Или он пока пустит меня пожить на территорию посольства, как бедную родственницу?
В результате этих умозаключений я горько расплакалась. И тут почувствовала, как кто-то тихонько дергает меня за волосы. Я обернулась, но никого не увидела. Тогда я посмотрела вниз. Там стоял мелкий черный босоногий мальчишка — тощий, как маленький кащей! Подобным образом в моем детстве в книжках про «злых буржуев» изображали замученных голодом и эксплуатацией черных детей, которые на самом деле мечтали стать пионерами, как мы. Эти «черные пионеры» до сих пор стоят у меня перед глазами — особенно после того, как диктатор какой-то африканской страны, чтобы задружиться с СССР, завел пионерскую организацию. Все было как положено — алые галстуки на черных детских телах, барабаны, горны. Наша школа, помнится, даже собирала для этих пионеров какую-то помощь. Одна беда: вскоре диктатору надоело дружить с Советским Союзом, и он решил подлизаться к Соединенным Штатам. Пионеры ему более не понадобились, и он их… съел! Эта история, рассказанная нам классной руководительницей на комсомольском собрании, так потрясла весь наш класс, что все мы до сих пор машинально жалеем маленьких черных детей.
— Мэм, мэм, — замяукал «черный пионер», как котенок. В руках его была моя сумочка.
Как ни странно, этот ребенок, которому на вид было не больше восьми-девяти лет, знал немало английских слов. И вскоре я поняла ход его мыслей. Убедившись, что в сумочке нет денег и ценностей, он решил продать мне… мой же паспорт! Видно, нелегкий промысел на Копакабане научил этого порочного младенца азам шантажа и вымогательства:
— Мэм — мани. Ми — пасспорто мэм. Мэм — но мани. Ми — пасспорто мэм ошеану! — и мальчишка указал в сторону океана.
Все понятно: мэм даст денег — он вернет паспорт. Мэм не даст денег — пионер утопит паспорт в океане. Все бы хорошо, но денег у меня с собой нет. Придется тащить мальчишку с собой в отель. Но ведь он может и не пойти! Решит, что я веду его в полицейский участок. Убежит — и все дела! Где я потом стану его искать? Еще и правда из вредности утопит мой паспорт или продаст его в фавелу. И будет под моим именем ворочать своими грязными делишками какая-нибудь черная наркобаронша!
Пришлось идти на хитрость:
— Май бэг — ноу мани, си? — Я ткнула в свою сумочку в его руках. — Ми — ноу покетс, си? — Я указала ему на отсутствие у меня карманов. — Май мани — хотел! Гоу? Ай гив ю фуд!
Ребеночек оказался смышленым. При слове «фуд» он оживился и согласился идти со мной в отель. Но знаками показал, что идти намерен не рядом, а позади меня — метрах в десяти. И в случае опасности тут же сделает ноги. Представляю, как быстро бегает это маленькое, юркое и верткое существо! Наверное, его не догнать даже на полицейской машине! Пришлось согласиться на все его условия.
Наверное, со стороны мы выглядели крайне комично. Белая дамочка в мини и сабо на платформе вышагивает по Копакабане, то и дело воровато оглядываясь — куда-то назад и вниз. А за ней мелкими перебежками, словно черный заяц, прижав к груди дамскую сумочку, крадется мелкое и тощее существо, готовое в доли секунды раствориться в сгущающейся над Копакабаной тьме.
Операция прошла успешно: мы добрались до моего отеля. Мальчишка жестами показал мне, что будет ждать за углом, а заодно наглядно изобразил: если я что-нибудь вякну швейцарам или портье, он тут же смоется. Этот пионер просто прирожденный мим! Кривляется так, что все понятно без слов! Вот он, международный язык жестов в действии, получше всякого эсперанто!
Через пять минут я вынесла ему 50 реалов, решив, что за паспорт мне их не жалко. Больше бы я не дала — при всем своем уважении к российскому документу. Сумма в 100 реалов мне и самой казалась огромной, не то что уличному мальчишке!
Уличный воришка полученной суммой был вполне удовлетворен. Проворно спрятав бумажку, он отдал мне мою сумку и собрался слинять. Но я его остановила:
— А как же фуд?
Подозрительно на меня косясь, мальчишка все-таки согласился. Голод оказался сильнее страха быть пойманным. Я завела его в ближайшее кафе «Galitos», где на огромных противнях-гриль жарили целые курицы, а к ним подавали горы картошки-фри и овощей-гриль. Заказала половину курицы с картошкой и две банки холодной колы.
У мальчишки заблестели глаза. Он накинулся на еду так, что любо-дорого было смотреть. Дождавшись, пока он сметет все, что было у него на тарелке, оближет пальцы и сделает добрый глоток колы, я спросила его по-английски, стараясь подбирать максимально простые слова и произносить их очень отчетливо:
— Как тебя зовут?
— Хуан! — ответил мальчишка. Я вспомнила, что хуанами кличут братков в фавелах. А Хуан тем временем хищно посмотрел на дверь. Я поняла, что сейчас он все же сбежит. Но тут к нам на помощь неожиданно подоспел официант заведения. Забирая пустую тарелку, он что-то сказал моему маленькому спутнику по-португальски. Тогда Хуан вдруг поднял на меня свои очи, которые оказались большими и грустными, как два мокрых черных блюдца, и что-то затараторил по-своему.
— А что вы ему сказали? — полюбопытствовала я у официанта.
— Сказал, что нужно отблагодарить сеньору за сытный ужин, а не косить на дверь, — пожал плечами официант. — Мы все знаем этого пацана, он промышляет в нашем квартале мелким воровством. Мы ему иногда даем еды, а что с ним делать? Он сирота, из фавелы. В фавеле у него только старая бабушка — и та, кажется, неродная и совершенно слепая. Он спрашивает, как ему вас отблагодарить? Может, украсть для вас чего на Копакабане? — официант расхохотался.
— Да уж, пожалуйста, — поддержала я шутку, — парочка бриллиантовых украшений, хорошие часы и мужской галстук меня устроят.
Официант перевел мои слова мальчишке. Тот воскликнул:
— Но, сеньора! На Копакабане не сыскать мужских галстуков! За ними придется лезть в отель, а это очень сложно!
Тут уж мы расхохотались с официантом на пару. Хуан, кажется, тоже понял, что дядя и тетя шутят, и немного расслабился.
— Пусть он расскажет мне о себе! — попросила я официанта.
— Он не против, — ответил официант, посовещавшись с Хуаном. — Только вы задавайте вопросы, а то он не знает, с чего начать.