На следующий день она снова устроила чтения. Собрались все те же слушатели, пришли даже подозреваемые, в том числе тот, кого она пырнула ножом, — он чудом выжил. Очевидно, раны были неглубокие, и теперь он сидел здесь как ни в чем не бывало; более того, он даже не догадывался, кто перед ним в обличье переодетого поэта, и даже рукоплескал стихам, искаженным паралексией. Роза Келлер поняла, что обозналась, и осознала, что раненый — вовсе не тот, кто давеча выбежал из этого зала. Настоящий Анри де Сад сидел как ни в чем не бывало рядом с ложным Анри де Садом; правда — определенно неспроста — прикрывая свое лицо журналом. Роза Келлер вновь прервала чтение и погналась за Анри де Садом, бежала за ним по улицам, переулкам и закоулкам, прочесывала проезды и развалины, кусты и общественные бани. Увязывалась за всяким, кто держал в руке журнал или газету, заглядывала в канализационные люки и на помойки, но так никаких следов и не нашла. Анри де Сад улизнул опять.
Шли дни, месяцы, годы, а Роза Келлер снова и снова прерывала чтения каждый раз, когда Анри де Сад решал сбежать. Почему же Роза Келлер не устраивала фальшивые чтения, чтобы перехватить Анри де Сада у входа в зал? Зачем она растянула игру на столь долгий срок? Она устала. Больше не находила смысла в том, чтобы жить ради погони за Анри де Садами по всему Парижу. Но почему же, почему? Она ощутила страх. До нее дошло, что Анри де Сад — существо-оборотень, квинтэссенция всех зол и только силой и хитростью его не возьмешь. Анри де Сад, как и Роза Келлер, представлял собой существо, которое постоянно меняло облик и было неуловимо.
Она решила устроить последние чтения. В тот день утренние сумерки так до конца и не рассеялись, над городом нависли тучи. Роза Келлер разложила на столе бумаги. Шум дождя удачно сочетался со строками, которые ей захотелось прочесть на прощанье. Она решила больше не совершать преступлений или, как минимум, совершать реже, вести затворническую жизнь в хижине на островке или, что даже лучше, покинуть Париж, уехать на Багамы. В ее голосе, почти охрипшем, чувствовалась усталость. В середине вечера Анри де Сад молча выскользнул из зала, но Роза Келлер не прервала чтение, а продолжала смешить публику. Конец близился. За шаг до того, как рухнуть в водоворот пучины под дождем, среди раскатов грома, Роза Келлер излила из своих уст потоки газообразного многословия. Дочитав последнее стихотворение, она встала, не дожидаясь аплодисментов, и, глядя себе под ноги, двинулась по боковому проходу в поисках выхода. Публика рукоплескала все громче, аплодисменты перерастали в овацию. Роза Келлер вышла на улицу. Медленно побрела куда-то, раскрыв зонт. Анри де Сад, стоя на углу, жестами манил ее за собой. Розе Келлер не хотелось возобновлять погоню: она определенно устала, очень устала, возможно, потому, что почувствовала: все, что ее окружает, — сплошные тенета гнусностей, а следовательно, ее новая жизнь — напрасная, неуклюжая, старомодная суета. И она ушла, под дождем, в одиночку, безутешная, искать в мутных водах устья избавление в смерти [6].
Рауль Агиар
Великие призраки
© Перевод Ю. Грейдинг
Долго еще придется ждать Лесаму Лиму и Чинолопе?
Собственно, это и был ответ. Вы сидели на скамейке на Пласа де Армас, лицом к садам и памятнику Се́спедесу, спиной к дворцу Капитан-генералов, рассматривали эти кафешки — такие старые, что заслуживали герба и швейцара в ливрее, — воробьев, клевавших крошки, которые щедро разбрасывали им завсегдатаи ресторана, и вам начинало нравиться, что вы как в колодец свалились на этот остров, остров-туннель, где были всего лишь еще одним персонажем, немного странным, но ничего особенного, где вы счастливы гулять по улицам вместе с замечательными друзьями — Ретамаром, Лисандро или даже с самим Лесамой, этим грозным, таким неторопливым вулканом слов, можно присесть в парке, и не надо раздавать автографы, прятаться за темными очками, можно просто быть, просто сказать, который час, или ответить на приветствие, как знакомому, чувствовать себя как дома в этом январе, похожем на парижское лето, за океан от всех издателей, журналистов и надоедливых фанатов, как раз в самой точке зарождения новых судеб, на Кубе, и вы не знаете, что ты в это время подходишь по улице Обиспо, отдаваясь ритмам и звукам старого города, пытаясь скрыть от людей, что ты так плакала, что так тяжело на душе и все, чего ты хочешь, — небольшого чуда, слова утешения. Вон там старик пытается продать туристам монеты с Че Геварой, а они, смеясь, отказываются, а потом замечают тебя, ощупывают глазами, но им не понять, что сегодня внутри тебя — пустота, тебе уже невозможно вернуться назад, необратимое время бежит, ты думаешь, что было бы гораздо лучше вслушаться в отголоски и отзвуки, будто ты оживающий феникс, чем в слезах вспоминать, что случилось всего несколько часов тому назад, тогда после дозы ты ничего не чувствовала, а они просто использовали тебя, как тряпичную куклу, и даже не заплатили.
Теперь ты подходишь ко дворцу, пересекаешь улицу, идешь, опустив голову, на Пласа де Армас, не замечая вас, сидящего на мраморной скамье парка, читающего толстую умную книгу и тоже не замечающего тебя. Садишься рядом с ним, и вы отрываетесь от чтения, чтобы украдкой взглянуть на нее и увидеть ее глаза с потеками туши. По выражению лица вы поняли — она так одинока, что напомнила вам заброшенного зверька, вы хотели бы задать вопрос, но знаете, что собеседник из вас неважный, и возвращаетесь к чтению, но слишком нависло молчание вокруг, думаете, что не стоит ходить по жизни на цыпочках, прячась или уткнувшись в самого себя, аргентинцы всегда выпускают когти или тычут пальцем в недостатки, а в конце концов понимаешь, что такая поза ни к чему не ведет, к чему пустые слова на планете, где все дышат одним воздухом, совершают те же ошибки, а в конце все мы оказываемся перед тем блюдом, которое пусть подадут попозже (и чем позже, тем лучше), эта девушка, похоже, едва жива, на ней явный след беды, она не знает, как жить дальше.
Вы не хотите быть нескромным и решаете на время держаться сурово и безразлично, как скала, а ты всего лишь ищешь спасения, одной только фразы, которая прикует тебя к земной тверди после ночи, когда над тобой измывались ублюдки. Вынимаешь сигарету и роешься в рюкзачке, но зажигалка навсегда осталась в той проклятой комнате. Посмотрела на соседа по скамье и удивляешься его росту, он такой невероятно высокий, с детским лицом и широко расставленными глазами. «Дашь огонька?» — спрашиваешь ты его, и вы обрадовались. Вдруг на площади вспыхнуло солнце всеми семью цветами. Вы предлагаете ей свою зажигалку, и ты прикуриваешь сигарету, затягиваешься пару раз и пытаешься улыбнуться. «Ты откуда?» Кубинцы, не задумываясь, «тычат» всем, и это вас прямо завораживает. Будто кидаются раздеваться, как на морском берегу. Может, в этом все дело, думаете вы; море тут везде, всегда в двух шагах. Во всяком случае, вы понимаете: она безнадежно запуталась. Не тот случай, чтобы присвистнуть и умыть руки. Отвечаете: «Аргентинец», — и ощущаете, что соскучились по бутылке вина; на Кубе нет вин, ну, вообще-то есть одно — шипучее апельсиновое, но эта земля не для вин, ром заставил их отступить.
Ты спрашиваешь его: «Художник? Или артист? Кажется, я видела где-то твое лицо».
Вы пристально взглянули на нее и покрутили головой: «Писатель».
— А как тебя зовут?
— Хулио.
— А я — Карла.
— Очень приятно, Карла.
— Ты писатель, аргентинец, и тебя зовут Хулио. Не хватает только, чтобы и фамилия у тебя была Корта́сар.
— Так ты меня знаешь?
— Это что, шутка?
— Почему?
— Вас тоже зовут Хулио Кортасар?
— Почему тоже? Разве есть другой?
Похоже, она забеспокоилась: «Конечно, нет.
Такой случайности и не придумать. И совсем невероятно, что ты о нем не слыхал. Все знают Хулио Кортасара. Его и в школах изучают. Он умер, кажется, лет пятнадцать или двадцать тому назад».
Вы размышляете о ритмах, о том, как люди упорно называют случайностями то, что подчиняется еще не известным законам, а часто они настолько же случайны (или неизбежны), как чудо ежедневного пробуждения от сна.
— Ты уверена, что его так звали? И он был аргентинцем? Не путаешь?
Наверно, он собирается продолжить игру, думаешь ты. Ладно, по крайней мере, поможет тебе забыть неприятности и удары, которые несколько часов назад перевернули твою жизнь.
6
Персонажи рассказа носят имена исторических лиц, сыгравших ту или иную роль в жизни маркиза де Сада. Маргерита Кост, Марианна Лаверн и Роза Келлер фигурировали на судебных процессах как потерпевшие от рук де Сада. Клод-Антуан Сойе в действительности был поверенным жены маркиза и улаживал скандалы вокруг его похождений. Но знание биографии де Сада мало что прибавляет к интерпретации этого нарочито бессвязного рассказа.