Все, что недавно съел Хард, вдруг стало камнем в его желудке.
— Клянусь вам, Ваша Милость, — взмолился он, — то сущею ошибкой было все; причиной же такого ослепленья была ночная тьма, что мне затмила взор и так смутила разум, что этих благороднейших людей по простоте своей душевной я принял за грабителей из черни, напавших под покровом темноты на благороднейшего Лорда Джона! О Преподобнейший милорд, молю вас, мне поверьте, что я считал, что защищаю… — его пересыпанная анапестовыми ритмами тирада вдруг оборвалась; поэт сник и продолжал сидеть неподвижно в полной тишине на безжалостно освещаемом стуле; ему было слишком жарко и в то же время его бил озноб; пот скатывался ручьями по его щекам; он с ужасом ждал, что вот-вот в комнату войдут Гвардейцы, схватят его и поволокут в Объятья Матери.
Чем дальше, тем напряженность возрастала все больше и больше; Хард почти физически ощущал, как она давит на его плечи; и вот, когда он был уже на грани истерики, тишина была нарушена. И хотя Хард едва ли был склонен к ощущению радости в таком положении, тем не менее он в какой-то степени обрадовался этому. Несмотря на то, что у него практически не оставалось никаких шансов на спасение, ему все же не хотелось терять присутствие духа перед лицом этих ненормальных людей. Во имя сохранения собственного достоинства он не мог позволить себе опуститься до такой пошлой вещи, как истерика.
Голос, нарушивший тишину, принадлежал Джону.
— Успокойся, сынок, — сказал он, и голос его был наполнен добротой. — Мы вовсе не собираемся передавать тебя в руки гвардейцев.
Из-за неожиданно обрушившегося на него счастья Хард самым постыдным образом зарыдал.
— Мы просто хотели, чтобы ты наверняка знал, что тебя ждет. Но пусть тебя это не беспокоит. Теперь нам бы хотелось объяснить тебе некоторые вещи, чтобы ты понимал, что к чему. Как ты полагаешь, ты в состоянии сейчас понять некоторые простые объяснения?
Хард вытер грязным кулаком слезы, или по крайней мере большинство из них, закрыл рот и кивнул.
— Превосходно, — сердечно сказал Джон. — Начинай первый, Ансгар.
Ансгар Соренштайн говорил медленно и ясно. Его голос был как бы гипнотическим по своему звучанию, и Хард был уверен, что уснет под этот голос, если бы кто-то хоть малейшим намеком разрешил уснуть.
— Лифф, — начал Ансгар, — является четвертой из одиннадцати планет, обращающихся вокруг Материнского Глаза по орбитам, которые приблизительно напоминают яйцо. Материнский Глаз — это звезда, во многом такая же, как те звезды, которые видны темной ночью. Материнский Глаз только кажется более яркой чем остальные звезды, потому что он находится близко к Лиффу. Многие из звезд на самом деле намного ярче Материнского Глаза, но они очень далеки от Лиффа, причем настолько далеки, что мы измеряем расстояния до них количеством лет, которые требуются для того, чтобы свет этих звезд достиг Лиффа. И даже такие числа настолько велики, что ими бывает неудобно пользоваться. Таких звезд миллионы и миллионы, и вокруг тысяч и тысяч из них такие же планеты, как Лифф, и все они тоже вращаются по яйцеподобным орбитам.
Соренштайн дал Харду в общей сложности двадцатиминутный урок астрономии, который раздвинул кругозор поэта настолько, насколько до этого не удавалось ничему другому — Хард стал понимать размеры галактики. В почти религиозном восприятии физической вселенной он начисто забыл свои личные страхи.
— И вот там, вдалеке, — подвел Соренштайн к заключительному этапу своей лекции, — настолько вдалеке, что с Лиффа его вообще не видать, находится звезда, которую мы зовем Сол. Она более чем другие звезды похожа на Материнский Глаз. Планеты вращаются вокруг Сола точно так же, как Лифф вращается вокруг Материнского Глаза. Третью из этих планет мы зовем Терра. Эта планета почти точно такая же, как и Лифф, и она является нашим домом. А мы зовемся терранами, точно так же как вы зоветесь лиффанами, и мы прибыли из нашего дома к вам.
Потребовалась довольно продолжительная пауза для того, чтобы Хард впитал в себя все услышанное. Присутствующие могли видеть, как его лицо осветилось интересом и восхищением красотой строения Вселенной. Наконец, Джон спокойно спросил:
— Ты понял, что рассказал тебе Ансгар?
Потребовалась еще одна длительная пауза, прежде чем Хард смог ответить.
— Да, я уловил суть. Все это прекрасно. В «Книге Гарта Гар-Муйена Гарта», которая является Законом Матери, написано много странных вещей, непонятных; теперь они стали для меня ясными. Святой Гарт, которого любит Мать, описал счастливое место для ее детей, назвав его «Третий мир», «Прекрасный, обетованный дом».
— Превосходно, — подвел черту под первоначальным этапом Джон. — Однако я полагаю, что сейчас лучше всего было бы отвлечься от теологии. Пин, твоя очередь.
Пиндар Смит механически прочистил горло и начал:
— Две с половиной тысячи терранских лет тому назад, или почти тридцать лиффанских поколений, если тебе угодно, жизнь на Терре была примерно такой же, какой она сейчас является на Лиффе. Транспорт был очень плохим, и путешествие на расстояние в каких-нибудь пять миль превращалось в опасную эпопею. В то время было совсем мало машин, и в основном это были музыкальные инструменты. Связь между отдаленными местностями могла осуществляться только в письменном виде и зависела, конечно, от средств транспортировки, которых часто просто не было.
По всей планете прокатывались огромные волны эпидемий, унося с собой жизни миллионов людей или оставляя их калеками. Земля была поделена между мелкими народами, большинство из которых постоянно находились в состоянии войны между собой. Очень небольшое количество людей были очень богатыми, а почти все остальные были очень бедны. Голод убивал почти столько же людей, сколько и болезни.
Много позже этому периоду дали название Барокко. Тогда, как и в последующие столетия, многие считали его золотым веком Терры, причем вовсе не потому, что все были счастливые или просвещенные или имели какие-то вещи, которые обычно приписываются золотому веку, но отчасти оттого, что в любой период истории и после него всегда находятся люди, которые считают его идеальным. С другой стороны, силы, которые привели Терру в нынешнее процветающее состояние, в значительной степени зародились именно в период Барокко. Различные идеи накапливались на Терре в течение многих столетий, но именно в то время люди стали наконец воплощать эти идеи в жизнь. Дух изобретательства и синтеза наук достиг своей высоты именно тогда.
Смит говорил своим сухим голосом, время от времени прерывая свою речь, чтобы прочистить горло. Он описал историю со времен Фридриха Великого и легендарного Иоганна Себастьяна Баха до настоящего времени с позиций изобретательства (воплощения идей в вещи и дела) и синтеза (комбинации внешне ничем не связанных идей для выработки новых идей и изобретений). Хард слушал внимательно, но часто не мог понять сути.
Наконец Пиндар Смит сказал:
— И вот это и является одной из причин, по которой мы, терране, прибыли на Лифф. Ваш мир до сих пор Барокко, и мы получили задание провести ваше общество через весь прогресс, который у нас на Терре занял две с половиной тысячи лет, за короткий период всего в десять лет, и не больше.
После паузы, которая на этот раз была покороче, чем предыдущая, Джон спросил с сомнением:
— Ну как, сынок, тебе все ясно?
— Увы, — ответил Хард, — боюсь, что не совсем. История Терры гораздо более запутанная, чем творения галактики.
Терране громко засмеялись, приведя Харда в еще большее недоумение. Затем Джон сказал:
— Пусть тебя это не беспокоит, Хард. Я не слишком уверен, что Пиндар тоже все понимает. Как только ты научишься читать по-террански, я дам тебе несколько книг, которые должны тебе помочь. Теперь очередь доктора Джеллфта. Вы готовы, сэр?