Магнитку начала строить вся страна. Комсомол Москвы и Ленинграда направил туда испытанные молодежные бригады, отдельных специалистов и высококвалифицированных рабочих.
Конечно, это не могло остаться без внимания в нашей строительной организации и было решено кому-то использовать свой отпуск для ознакомления с Магниткой, посмотреть, что она из себя представляет и рассказать обо всем виденном в своем коллективе.
В связи с тем, что приближался мой отпуск, было решено осуществить эту затею мне. Жена не возразила против поездки.
Решено. Сделано. Ехать пришлось через Свердловск. В Свердловск поезд пришел рано утром. К 9 часам пошел в представительство Магнитостроя, узнав о его существовании по объявлению на вокзале. Оказалось, поезд на Магнитку отправляется поздно вечером и в составе поезда имеется специальный вагон, принадлежащий строительству. Мне выдали билет в этот вагон и у меня оставалось много времени, которое я решил использовать для осмотра достопримечательностей города. Мне подсказали, что надо побывать в доме Ипатова, где жила и была расстреляна семья Николая Второго. Читая там дневники бывшего императора Всероссийского, царя льского, князя Финляндского, Курляндского и пр. пр., поразился скудоумием этого человека, его куцым мыслям, которые кружились вокруг чисто обывательских дел, вроде таких, как: что сегодня было на обед, колол дрова, разговаривал с охраной; хорошая погода, ходил гулять и т. п. От императорского дневника можно было ожидать гораздо большего. Когда спустился по деревянной, довольно широкой лестнице в полуподвальную большую комнату, стены которой были обшиты деревянными крашенными досками, с деревянным полом, то обратил внимание на довольно большой лист бумаги, закрепленный на дверях, ведущих в эту комнату. Это оказался приговор и акт расстрела семьи Романовых, с подробным описанием хода самого расстрела. В нем строго протокольно описывалось кто, как себя вел, как бывшая царица была в обмороке, Николай просил сохранить жизнь сына, вел себя выдержанно. В акте указывалось, что повар, врач и Фредерике, когда им было предложено покинуть помещение, они отказались это сделать, заявив, что разделят судьбу Романовых. О том, что какую-то из дочерей расстреляли в лежачем положении, свидетельствовали отверстия в полу и в стене, которые остались от вырезанных белогвардейцами пуль и, как реликвию, отправленных в Париж. Другого в то время ничего нельзя было сделать, т. к. выхода из города не было. В значительной своей части крестьянство еще помнило батюшку-царя и он мог стать символом для расширения контрреволюционного движения. Трупы были вывезены в лес и там сожжены. Будучи в Свердловске второй раз в 1932 г., этого акта уже не было.
После станции Карталы наш поезд двигался до невозможности медленно. Я на ходу выпрыгивал из вагона, успевал собирать букет осенних цветов и возвратиться обратно. Такой тихий ход объяснялся еще неустоявшимся, недавно проложенным железнодорожным полотном.
Кругом степь, поросшая ковылем, который вызвал большой падеж лошадей, приобретенных с западных районов страны, т. к. его остяки проникали через полость рта в мозг и поражали его. На местных лошадей он не действовал.
После центральных железнодорожных магистралей эта линия казалась неуютной, захолустной. Едешь, едешь, а селений по пути ни одного, ни одного перелеска, холмы да степь. Сентябрь месяц, а жара, воздух марево — все дрожит. Ведь Магнитка тоже, наверно, затерялась где-то среди этих неуютных просторов. Все это вызывало тоскливое настроение — необъятные пространства, ветер да ковыль. Часа в два дня поезд остановился, кругом степь, а невдалеке видна группа гор. Говорят приехали. Как? А где же станция? А вот и она — товарный 20-тонный вагон и на нем на куске фанеры написано от руки «ст. Магнитогорск».
Из вагонов выходят люди с котомками, деревянными маленькими сундучками, с корзинами — это все будущие энтузиасты, первопроходцы, откликнувшиеся на призыв партии и комсомола и просто по зову собственного сердца, а некоторые, наверное, и в поисках острых ощущений и просто за длинным рублем, а часть завербовавшиеся по договору, это видно по топорам, пилам при них, по бородам и усам, что артельщики, но больше молодежи. Вся толпа с поезда двинулась пешком к городу. Но города не было, через четыре километра подошли к одиноко стоящему трехэтажному кирпичному зданию заводоуправления, а напротив него, еще в лесах, второе кирпичное, кажется, четырехэтажное здание — будущая гостиница, а вдали виднелись два или три деревянных двухэтажных дома, а так палатки и слева, вдали, одноэтажные деревянные щитовые бараки. Вот и весь город. Постройкой профсоюза находился на первом этаже заводоуправления. Я подошел к управделами, предъявил ему короткое отношение от нашего рабочего комитета с просьбой познакомить меня с Магниткой. «Так Вы из Ленинграда — вот приятно будет повидаться нашему председателю с земляком» и он меня провел в небольшую комнату председателя. Каково было мое удивление, когда за столом я увидел ни кого иного, а нашего заведующего культотделом обкома союза тов. Нужина, с которым я имел постоянные встречи по делам культкомиссии и культбазы строителей Володарского района. Это он весной снаряжал бригаду от обкома союза для проведения коллективизации сельского хозяйства в Гдовском районе. Он же назначал меня бригадиром этой бригады, он же придал бригаде кинопередвижку с киномехаником, которая нам здорово помогла проводить работу. Он даже встал со своего кресла, увидев меня: «Вот это да! Вот молодец Конаржевский, что приехал на Магнитку! Вот это помощь со стороны Ленинграда». Я, конечно, старался его разубедить. «Я приехал просто увидеть своими глазами, что за Магнитка, а не для работы». «Ну нет, дорогой. Я сейчас же даю телеграмму, чтобы ты тут остался в порядке мобилизации».