Зиму я провела в Париже без тревог. К первому консулу я не ездила, с г-ном де Талейраном не виделась. Я знала, что Бонапарт меня не любит, однако тирания его в ту пору еще не сделалась столь нестерпимой, какой стала ныне. Иностранцы меня отличали; члены дипломатического корпуса бывали в моем доме ежедневно, и эта европейская атмосфера служила мне защитою.
Г-н де Луккезини, недавно приехавший из Пруссии, полагал, что правление во Франции осталось республиканским, и щеголял философическими принципами, перенятыми от Фридриха Великого; ему объяснили, что нынче мода переменилась и вспоминать стоит скорее науку придворного обхождения. Он повиновался, и притом очень скоро, ибо характер у него чрезвычайно гибок; жаль, что способности столь выдающиеся достались человеку с душою столь раболепной. Он заканчивает фразу, которую начал собеседник, либо начинает ту, которую, как ему кажется, собеседник намеревается закончить, так что убедиться в превосходстве его ума можно, лишь заговорив о событиях предшествующего века, о сочинениях древних, одним словом, о предметах, чуждых людям и вещам нынешнего времени.183 Привычка льстить власть имущим извращает все таланты, какими наделяет человека природа.
Г-н фон Кобенцль, посол Австрии, был царедворец совсем иного рода, однако и он столь же страстно желал нравиться тем, кто находится у власти. Г-н Луккезини получил образование, подобающее литератору. Познания г-на фон Кобенцля в литературе ограничивались французскими комедиями, в которых он играл роли Криспена и Кризаля. Известно, что, находясь при дворе императрицы Екатерины Второй, он однажды получил донесения одетый старухой; курьер едва признал своего посла в этом наряде.184 Г-н фон Кобенцль был человек на редкость заурядный; вечер напролет он твердил всем, с кем виделся, одну и ту же фразу; с кем бы он ни говорил, в речах его сквозило одно и то же радушие, за которым не стояло ни чувств, ни мыслей. Манеры у него были образцовые, умение вести беседу — достойное человека светского, однако переговоры такого человека с приближенными Бонапарта, проникнутыми мощным и суровым революционным духом, представляли собою зрелище весьма прискорбное. Дюрок жаловался на чрезмерную бесцеремонность г-на фон Кобенцля; ему не нравилось, что один из самых знатных вельмож австрийской империи запросто жмет ему руку185 Эти дебютанты на поприще учтивости не могли поверить, что непринужденность служит признаком хорошего вкуса, ведь сами они, держась непринужденно, наделали бы чудовищных ошибок и потому в новых своих ролях почитали за лучшее вести себя надменно и чопорно. Статьи Люневильского мира г-н фон Кобенцль обсуждал с Жозефом Бонапартом. Тот, волею обстоятельств или благодаря природной остроте своего ума, одерживал верх. Он пригласил г-на фон Кобенцля в свой прелестный дом в Морфонтене; там же оказалась и я.186 Жозеф обожал деревенскую жизнь, он с легкостью и с охотой мог гулять по саду восемь часов кряду. Г-н фон Кобенцль пытался поспеть за ним, задыхаясь куда сильнее, чем задыхался герцог Майенский, когда Генрих IV забавы ради, не щадя его полноты, приказывал ему ходить без остановки.187 Из всех сельских радостей бедняга выше всего ставил рыбную ловлю, ибо ею можно заниматься сидя; с деланной живостью он восхвалял невинное блаженство человека, поймавшего на удочку несколько рыбешек. В бытность г-на фон Кобенцля послом в Петербурге Павел I обошелся с ним самым недостойным образом.188 Мы с ним играли в триктрак в гостиной морфонтенского дома, когда один из моих друзей сообщил нам о внезапной смерти Павла I. Г-н фон Кобенцль встретил эту весть с сожалением донельзя казенным. «Хотя я много от него претерпел, — сказал он, — государь этот, бесспорно, обладал множеством превосходных свойств, и я не могу не сожалеть о его гибели». И собственные обиды г-на фон Кобенцля, и интересы его отечества давали ему все основания радоваться этому событию, однако в речах своих он выказывал одну лишь несносную скорбь царедворца. Остается надеяться, что со временем мир избавится от придворного духа, самого пошлого из всех возможных, чтобы не сказать больше.
Бонапарта смерть Павла I очень сильно испугала; говорят даже, что при этом известии с уст его впервые сорвалось: «О Господи!»189 Впрочем, беспокоился он напрасно, ибо французы в ту пору покорялись тирании куда более охотно, чем русские. Я оказалась у генерала Бертье в день, когда к нему должен был приехать первый консул, и, поскольку я знала, что он отзывается обо мне очень дурно, мне пришло на ум, что он может отпустить на мой счет одну из тех грубых шуток, какие он с охотой обращал даже к женщинам, которые ему льстили; поэтому, перед тем как отправиться на бал, я на всякий случай набросала гордые и остроумные ответы на те оскорбительные речи, какие могла от него услышать.190 Я не хотела, чтобы он застал меня врасплох, ибо это означало бы выказать недостаток не только острого ума, но и твердости духа, а поскольку я не могла поручиться, что общение с подобным человеком не приведет меня в замешательство, я приготовилась дать ему отпор заранее. К счастью, приготовления мои оказались тщетными; Бонапарт обратился ко мне с вопросом самым заурядным.191 Он поступал так же со всеми противниками, от которых мог ожидать достойного ответа; он вообще нападает только на тех, кого считает гораздо слабее себя.192