Для церемонии, призванной восстановить духовенство в правах, Бонапарт избрал храм Богоматери,257 а произнести подобающую речь поручил тому самому архиепископу, который читал проповедь во время коронации Людовика XVI. Архиепископ этот, г-н де Буажелен, прибыл из Англии, где провел в изгнании десять лет.258 То был человек незаурядного ума, однако сразу по возвращении на родную землю он, подобно многим своим собратьям, поспешил издать пастырские послания, призывавшие к войне против Англии — страны, которая в годы испытаний дала приют всем этим изгнанникам. Поведение свое все эти священнослужители объясняли любовью к отечеству. Ибо во Франции, к несчастью, для всего находится объяснение, и мало у кого из тех, кто приносит совесть в жертву корысти, хватает целомудрия промолчать. Первый консул остановил свой выбор на архиепископе из Экса исключительно потому, что священника, некогда короновавшего Людовика XVI, участие в новой церемонии унижало больше, чем любого другого. Воспоминания о прежнем торжестве составляли разительный контраст с нынешним поведением г-на де Буажелена. Ему исполнилось семьдесят лет, и голос его звучал так слабо, что присутствовавшие в церкви едва могли расслышать изысканные комплименты, которые он отпускал первому консулу Возраст и здоровье не сулили ему долгой жизни, и в самом деле, через три года его не стало. Тем не менее он пожертвовал своей безупречной репутацией ради того, чтобы на закате жизни его бледное лицо озарили лучи Бонапартовой милости. Как образцовый царедворец вел себя в то время и другой священник, столетний архиепископ Парижский.259 Согбенный под тяжестью целого столетия, он, однако же, не пропускал ни одного собрания у консулов, у министров, у префектов, а позже и у прочих придворных, так что в конце концов погиб от избытка реверансов. Вот под каким знаком происходило во Франции возрождение религии.
Бонапарт явился в церковь с торжественностью, подобающей лишь королю. Возвратившись к себе во дворец Тюильри, он осведомился у генералов: «Ну что, разве нынче все было не так, как прежде?» — «Да, — отвечал генерал Берна- дот, — за вычетом тех двух миллионов, что отдали жизнь за свободу».260 Великолепный ответ, который Наполеон простил этому генералу, как и многие другие проявления независимости. Убеждения и отвага, которые выказывал Бернадот, грозили ему большими опасностями, однако каким-то чудом он уцелел. Как раз в эту пору я имела честь постоянно видеться с ним. Генерал-гражданин понимал, что если теперь не положить конец все возрастающей тирании Бонапарта, завтра будет уже поздно, и желал, чтобы товарищи по оружию, в первые дни Революции вставшие на ее защиту и искренне любящие свободу, поддержали его в этой борьбе.
По случаю разнообразных мирных договоров парижские власти решили воздвигнуть в городе памятник Бонапарту, однако ему требовалось нечто более основательное, чем эти пустые почести, и он, исчерпав весь свой запас скромности, отклонил этот дар, а под рукой сообщил Сенату, что нуждается в залогах более существенных. Он был избран консулом на десятилетний срок. Сенат в особом адресе предложил ему продлить этот срок еще на десять лет. Это его не удовлетворило. Он ответил елейной тирадой, суть которой сводилась к тому, что он готов посвятить всю свою жизнь счастью Франции и даже пойти ради этого на смерть, а потому, прежде чем принять предложение Сената, должен узнать мнение французского народа; вышло, однако, так, что по какой-то оплошности Государственный совет поинтересовался мнением народа вовсе не насчет продления срока консульства еще на десять лет, за которое Наполеон поблагодарил Сенат, а насчет консульства пожизненного.261