Юлия снова проводит рукой по волосам. Зря я собрала волосы в хвост. Стягиваю с волос резинку и распускаю их, так что они спадают на плечи. Ну, теперь всё почти как в кино. Волосы запутались, и я судорожно пытаюсь их распутать. Альбин направляется к нам. Расстояние между нами всё меньше, метр за метром. Теперь он смотрит прямо на нас, и, когда он поднимается на первую ступеньку, я громко говорю Юлии:
– Будет так круто!
Юлия смотрит на меня и неуверенно отвечает:
– Да-а-а-а…
Я перевожу взгляд на Альбина, вперяюсь в него и телепатирую: «Посмотри на меня! Посмотри на меня!» И вдруг, когда расстояние между нами уже меньше метра, он поворачивает голову в мою сторону. По его взгляду я понимаю, что он меня узнал. И что теперь? Ждать, пока он скажет «Привет!»? Или поздороваться первой? А чего я ожидала? В голове у меня каша.
И. Что. Теперь. Делать.
Но я тороплюсь. Когда мы поравнялись друг с другом и Альбин прошел мимо, я почувствовала легкое движение воздуха.
– Привет, – шепчу я, но в коридоре уже никого нет.
10
Мы с Юлией перестали держаться за руки со второго класса. Мне нравилось ходить за руку. Так нам было не страшно перебегать через дорогу. Зимой в толстых перчатках из непромокаемой ткани с шерстяной подкладкой, когда держишься за большой или указательный палец, непросто ходить за руку.
Теперь уже никто не ходит за руку, даже когда мы идем куда-то всем классом. Но сегодня мы с Юлией держимся за руки. Юлия понимает, что мне нужно продержаться до конца дня. Мы направляемся в муниципалитет на встречу с политиками, где будет выступать моя бабушка. Она расскажет о том, как реализуются демократические принципы в коммуне. Какая скука. Я уже всё знаю. Бабушка втолковывает мне это с тех пор, как я научилась читать. Вкладывает в мою голову. Бабуля помогала мне продираться через запутанные тексты информационных брошюр, всё объясняла. Коммуной управляет законодательный муниципальный совет, в который входят представители всех партий. Решение принимают те, у кого больше всего мандатов. Есть большинство и меньшинство. Кируной с незапамятных времен управляют социал-демократы. Хотя уже несколько лет у власти находится Партия Кируны. Бабушка не может спокойно говорить об этом. Она считает, что эти годы потрачены впустую. И поскольку сейчас социал-демократы в меньшинстве и не обладают властью, они вынуждены сотрудничать с другими партиями. Хотя, по словам бабули, «социки» – крупнейшая партия, и это важно понимать.
Бабушка так давно занимается политикой, что в законодательном муниципальном совете она номер один – председатель. Она выступает на встречах в клубе, следит за тем, чтобы все имели возможность свободно высказываться, участвует в выборах и принятии решений. Всё это мне уже известно. И всё-таки у меня немного сосет под ложечкой, когда я думаю, что всеми в коммуне руководит моя бабушка.
– Прошу вас, я не советник. Я не управляю коммуной. Я обычный председатель, – скромничает она иногда.
Советник коммуны тоже женщина. Полная дама с капельками пота над верхней губой. Я видела ее в выпуске новостей «Нурьнютт». Когда ей задают вопросы о развитии Кируны, она обильно потеет. Бабуля бы увереннее отвечала на вопросы журналиста, это я точно знаю. Я никому не рассказывала, что мы идем на встречу, где будет выступать моя бабушка. Мне это не нужно. Мне уже и так стыдно за нее.
Я берусь за изогнутую ручку двери. Ручки на двери муниципалитета в саамском стиле. По форме они напоминают саамские барабаны и сделаны из оленьего рога и карельской березы. Бабушка говорит, что после сноса здания их нужно сохранить. Она такая практичная. Говорит об этом без лишних эмоций.
Наш класс входит в просторный зал с темно-серыми мраморными полами, и он наполняется звуками наших разговоров вполголоса друг с другом и смехом. На стенах висят картины, стеклянные витрины украшены саамским орнаментом, а из окна открывается вид на горы, район шахты и высокое здание администрации компании LKAB.
– Вы находитесь в зале, где стояли они – бастующие шахтеры. Сотни бастующих рабочих собрались здесь, чтобы бороться за лучшие условия труда. Это случилось в декабре тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, – звучит над нашими головами бабушкин голос. Бабушка стоит на балконе этажом выше и смотрит вниз. Уверена, если бы она не стала политиком, она бы была актрисой. – Привет, Майя!
Ну, как обычно. Слышно, как шуршат пуховики моих одноклассников, – все поворачиваются и смотрят на меня.
– Поднимись вон по той лестнице и подойди ко мне. Начнем с зала заседаний, – говорит она, показывая на лестницу рукой.