– Ты ее знаешь? – спрашивает Альва.
– Это моя бабушка.
Мы поднимаемся по каменной лестнице. У входа в зал заседаний нас встречает бабушка. Она смеется и подмигивает нам. На бабушке черное платье до колен, темно-зеленый пиджак, к верхней пуговице которого прикреплена красная роза – символ социал-демократов, и черные туфли с широкими каблуками. Ее образ довершает аккуратная стрижка каре до подбородка. У бабули темные волосы, как и у меня. Но я знаю, что она красит виски – там, где у нее седина. Когда я прохожу мимо, она хлопает меня по плечу, и я громко приветствую ее, чтобы она, чего доброго, не назвала меня чудачкой или Майей-Пираньей.
Бабушка приложила руку к выбору моего имени. Майя. Так звали одну из моих прабабушек. И бабушка хотела, чтобы имя рифмовалось с «пираньей». Похоже, она чаще, чем я в детстве, слушала ту песню о сердитой Майе[2].
– Когда вырастешь, станешь настоящей пираньей, – всегда говорила она.
Пока что я не поняла, почему она хотела, чтобы я стала рыбкой, плывущей на запах крови и смерти.
– Садитесь. Садитесь на стулья, на которых сидели находящиеся у власти женщины и мужчины, которые принимают решения о будущем Кируны, – произносит бабушка драматическим голосом. Я быстро усаживаюсь на один из стоящих с краю мягких кожаных стульев. Бабушка хмурится. Она-то надеялась, что я выйду на трибуну и потребую слова.
По рядам пробегает шепот. Бабушка занимает место на трибуне и улыбается. У нее за спиной висит огромная картина с изображением шахты.
– Возможно, кто-то из вас станет нашим будущим руководителем.
И в ответ – гробовая тишина. Но бабушка не обращает на это внимания. Она только всё больше улыбается и продолжает атаку. Она говорит о политике. О различиях. И в частности о том, что значит быть женщиной в мире мужчин. Я вижу, как потягивается Альва. Она и правда слушает.
Я тихонько пробираюсь к окну, которое выходит на парк Ернвег и центр города. Как будто я нажала кнопку и запустила механизм. Вот я на лестнице. В коридоре стоит Альбин. Мы встречаемся взглядами. Смотрим друг другу глаза в глаза всего полсекунды. Он узнал меня, но не поздоровался. Для этого может быть масса причин. Множество. Сотни. Он опоздал на встречу. Пришел слишком поздно и поэтому не сказал «привет!». Альбин стесняется. Он такой. Да, конечно, причин как минимум три.
Бабушка говорит без умолку. Я пристально за ней наблюдаю и слегка улыбаюсь. Бабушка вся светится от счастья.
– Вивека, что вы думаете о сносе здания муниципалитета? – спрашивает Стина. Она сидит там, где обычно стоят журналисты. Это Таня объяснила: ее отец работает в журнале «Социал-демократы Скандинавии», самом крупном издании Заполярья, и знает всё о партиях и политиках. Как-то раз он брал у бабушки интервью. Когда она вступала в должность председателя. Текст бабушке понравился, а фотография – нет.
В ожидании бабушкиного ответа я задерживаю дыхание. Улыбка сползает с бабушкиных губ.
– Ви́века, – произносит бабуля, – а не Виве-е-ека.
Передразнивая Стину, бабушка делает ударение на «е», и мне хочется провалиться на месте, растаять, исчезнуть, как снежинка.
– Как и вам, мне очень жаль. Это узнаваемое и красивое здание. Но новое будет ничуть не хуже.
– Почему нельзя просто переместить здание в другой район?
Стина не сдается, как бойцовая собака. Я знаю, что она против переноса или сноса здания. Она за его сохранение. Втайне я ликую, что Стина задала этот вопрос, и сердце бьется всё чаще. Бабушкина улыбка становится еще скованнее, но только я замечаю, насколько она фальшива.
– Это слишком затратно. Прежде всего нужно учесть интересы коммуны. И если перенос здания обходится коммуне в несколько миллионов крон, то это значит, что все мы тоже должны переехать. Это как раз то, о чём я рассказывала. Вы уже знаете, как мы распределяем бюджетные средства.
Бабуля – молодец. Но Стину такой ответ не устраивает.
– По крайней мере, надеюсь, что это взвешенное решение.
Бабушке уже не до улыбок.
– У каждого есть право на собственное мнение. И мы также понимаем, что есть разные точки зрения.
Стина не находит что ответить и сердито молчит. Внезапно меня накрывает злость. Я злюсь на бабушку. Она не слушает других. Бабушка смотрит на меня, удивленно подняв бровь. Она видит, что я злюсь. Хочешь Майю-пиранью, так получай.
– Может, проведем предварительное голосование? – уходит от темы бабушка.
Стина закусила губу. Вид у нее такой, как будто она всё проклинает. Но по крайней мере, теперь-то она знает, что это такое – задавать вопросы Вивеке.
11
Всё произошло в тот момент, когда я собиралась открыть входную дверь. Раздался грохот, под ногами всё задрожало, и я выронила ключ. Он упал в снег на лестнице. Я закричала как сумасшедшая и рухнула на четвереньки. Что случилось? Под ногами всё тряслось. Я опять закричала, и мой крик эхом разнесся по улице.
2
Имеется в виду песня