Он. Меня. Оставил.
– Майя! Вот это фильм!
Передо мной возникает плечистая фигура Стины. Ее веки красны от слез, у глаз и на щеках потеки туши.
Бабушка бросает на Стину ледяной взгляд.
– Так вот кто так влияет на своих учеников… – вступает она.
– Бабушка, помолчи, пожалуйста.
И тут Стина прыскает со смеху. С ней случается истерика. Мне становится так стыдно, что я стою, опустив глаза, не в силах посмотреть на нее. Но Стина хохочет и хохочет. Чтобы взять себя в руки, она делает над собой мысленное усилие и представляет, что она находится в тихой заводи, а бабушка – безмолвная лилия.
В нашу сторону направляется Аллан Линдмарк, и бабушка, забыв про нас, бросается к нему наперерез.
– Я так рада, что ты рассказала всё, что описала в своей тетради чувств. Я беспокоилась за тебя, – спокойным голосом говорит Стина.
Я киваю.
– Теперь всё в порядке. Почти в полном.
Но у меня шумит в ушах. Такое ощущение, как будто я не здесь. Я достаю мобильный, но нет ни сообщений, ни пропущенных звонков.
– Здравствуй! – раздается чей-то голос у меня над головой.
Это Аллан Линдмарк.
У него густые усы, резкие морщинки у глаз и загорелая кожа, как будто он недавно вернулся из отпуска. Очевидно, дорогостоящего.
– Поздравляю, – говорит он густым грудным басом. У него ярко выраженный торнедальский диалект. – Фильм дает пищу для размышлений.
Я выжидательно молчу.
– А тебе известно, что город не может уйти под землю?
– Да.
Не знаю, что сказать. Аллан Линдмарк не настроен на диалог. Но, похоже, он думает, что теперь его очередь сказать свое слово после моего пропагандистского фильма.
– На самом деле на шахте LKAB съемка запрещена. Это объект повышенной опасности.
Неужели он думает, что напугает меня? Да, это он может. Вот черт.
Я чувствую на себе бабушкин испытующий взгляд. Сейчас Майе-Пиранье нужно отвечать правильно. Ну что же, я так и делаю.
– Если бы вы отказались от своего годового заработка, можно было бы спасти несколько таких кварталов, как Блэкхорн.
Бабушка хватается за книжную полку, чтобы не упасть.
– Да, Альбин говорил, что ты обо мне невысокого мнения, – говорит Аллан, и один его глаз дергается. Но видно: он не шутит. Только это мне и важно знать. Я протискиваюсь между людьми, наливающими себе бесплатный кофе, и выхожу из книжного.
59
Слышны гудки, но он не отвечает. Я уже отправила три сообщения с вопросом, где он. Я хожу туда-сюда, не зная, куда себя приткнуть. Ну что, это того стоило, Майя? Ты потеряла его навсегда. Когда звонит телефон, я уже готова заплакать. Но это всего лишь мама. Я сбрасываю вызов. Она перезванивает. Еще раз. Потом звонит Юлия. Я не отвечаю на вызов, но отправляю ей сообщение: «Я ищу Альбина».
Я стою на автобусной остановке и смотрю на улицу, где находится его дом. Медленно иду туда, как будто меня тянет магнитом. Нет, это никуда не годится. Я не стану за ним охотиться. Всё потеряно.
Вечером, усевшись на диване, мы смотрим выпуск новостей. Я, мама, папа, Молли и Юлия. Показывают фрагмент моего фильма, где я говорю неестественно спокойным голосом.
– Ты знаменита! – выпаливает Молли.
Как преступник. У меня так и не хватило духу рассказать папе о разговоре с Алланом Линдмарком. Муж Стины – адвокат. Может, стоит поговорить с ней. Услуги адвоката обходятся дорого. Следующей весной папа обойдется без нового снегохода.
Юлия укладывается спать на расстеленный на полу матрас. Возможно, это ее последняя ночевка в нашем доме перед переездом.
– Ты больше не ставишь будильник?
– Нет.
– Это хорошо.
И первую ночь я сплю, не просыпаясь в десять минут второго.
60
На парковке перед «Ломбией» дует холодный ветер. Там всегда так. И почти всегда ветер северный. Я иду решительными шагами, но в сердце у меня нет уверенности.
На поле выбегают игроки, по двое от каждой команды. Играют динамично. Я вижу его. Он в лидерах. Я прижимаюсь к ограждению стадиона, чтобы он меня не заметил. Когда они проходят мимо, я смотрю вверх на трибуну. Там сидят три человека – скорее всего, папы. Команда останавливается на внешней стороне поля.
– Не понимаю, как случилось, что Мякитало взяли в лагерь этим летом? Только посмотри на него. Никакой подготовки. Да он не справится.
– Se ei men. Ничего страшного.
На искусственном зеленом покрытии стоит Альбин. Он весь потный. Слышно, как его отец кричит:
– Ну давайте же, парни! Тот, кто сдуется первым, делает сто приседаний!
С трибуны раздаются вздохи. Я снова прижимаюсь к ограждению.
– Ему никогда не стать телезвездой. Ему далеко до Бергстрёма. И до Валле, – комментирует всё тот же недовольный голос.