Упоенность и бравада цекистов исчезала, как только дело касалось реальных фактов, реальной, а не выдуманной жизни. И совсем поутихли подсудимые первой группы, когда 14 июля 1922 года на утреннем заседании Председатель Верховного революционного Трибунала Г.Л.Пятаков объявил о начале исследования террористической деятельности партии социалистов-революционеров.
ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛАПЯТАКОВ: Сейчас мы приступаем к исследованию террористической деятельность ПСР. Я предупреждаю стороны, что в этой фазе процесса Трибунал будет вести дело значительно строже, чем это велось до сих пор. Здесь будут даваться соответствующие показания строго в пределах процессуальных форм. Поэтому охране будет дано соответствующее распоряжение в свое время немедленно докладывать Трибуналу о тех случаях, когда будут происходить подсказывания. И во-вторых, порядок ведения допроса и стенограммы будет строжайше устанавливаться самим Трибуналом. Никаких нарушений в этом отношении быть не может.
КРЫЛЕНКО: Вопрос о терроре ставился в кругах ПСР вслед за свершением Октябрьской революции. Впервые о нем заговорила Евгения Ратнер на IV съезде партии. Свое отношение к террору она сформулировала так: "Партия в целях самообороны вынуждена… перейти к террору". Ратнер оговорилась, что это ее личное мнение. Но на этом съезде она выбрана в члены ЦК, против ее позиции никто не возражал. Отсюда ясно, что вопрос о терроре против советских вождей ставился и обсуждался в руководящих кругах партии.
— В газете "Дело народа" за 30 ноября 1917 года, — говорил Г.А.Пятаков, — было опубликовано письмо А.Р.Гоца Президиуму IV-го съезда ПСР: "… Я верю, что поднявший меч от меча и погибнет и безудержный поток насилия, разливающийся из Смольного, разобьется об организованную волю народных масс, сплотившихся вокруг Учредительного собрания. А если смольные самодержцы посягнут на это завоевание революции, тогда я уверен, партия социалистов-революционеров вспомнит о своей старой испытанной тактике, вдохновлявшейся лозунгом: "По делам вашим воздается вам". С горячим приветом А.Р.Гоц".
— Не кажется ли вам, обвиняемый Гоц, — спросил Крыленко, — что ваше письмо носит явно подстрекательский характер? Вы призывали ваших соратников к террору против "смольных самодержцев", как вы изволили именовать большевиков. Так?!
— Не совсем…
— То есть? Ведь вы же не станете утверждать, что, цитируя ваше письмо исказили текст?
— Нет, разумеется. Но бумага, как говорится, все терпит. А мое письмо — порыв души, дань эмоциям, которые, как известно, не всегда точно отражают то, что человек хотел выразить.
— Не знал, что вы столь эмоциональны. — заметил Крыленко. — До сих пор, судя по вашим действиям, хладнокровно обдуманным и целенаправленным, я считал вас человеком волевым…
В кратком отчете IV-го съезда ПСР на страницах 75–76 была напечатана речь Евгении Ратнер, где в частности говорилось: "Если большевики перейдут от арестов к казням, что почти неизбежно, то партия социалистов-революционеров должна встать на путь террора".
— Обвиняемая Евгения Ратнер, — спросил Крыленко, — верно ли изложены в протоколах ваши слова?
— Приблизительно. Что же из этого?
— Предоставьте возможность задавать вопросы суду… В какой плоскости ставился на съезде вопрос о терроре?
— Он совершенно не ставился. В ответ на террор по отношению к нам, наша партия имеет право на любые средства защиты. Это наша старая позиция и мы от нее не откажемся. Были все данные за то, что в ближайшем будущем придется прибегнуть к террору. Но это мое личное мнение, а не мнение всей партии.
Крыленко удивился.
— Позвольте! Вы же член Центрального Комитета…
— И тем не менее мое личное мнение — партия тут ни при чем.
— Установлено, — сказал Крыленко, — вы были на съезде и слышали речь Чернова. Он призывал к защите Учредительного собрания. Каким путем? Как Чернов предлагал это сделать?
— Наша партия вопроса об отказе от террора не ставила. Ясно, когда Чернов говорил о "всех средствах борьбы", он имел в виду очевидно и террор. Опять — таки это мое личное мнение…
— Оно удивительно совпадает с линией вашего ЦК…