– А, это не Кукурузник, Ворон. Кукурузник мертв. Это Меняющий делает вид, что он Кукурузник.
Ему, впрочем, не приходилось делать вид. Он был настолько похож, что мог обдурить и родную маму Кукурузника.
Ворон опять присел рядом со мной.
– Так что же происходит? Я ввел его в курс дела.
– Меняющий хочет проникнуть к ним, используя Кукурузника в качестве верительной грамоты. Они, наверное, уже доверяют ему.
– Я буду стоять прямо у него за спиной.
– Ему это может не понравиться.
– Меня не волнует, что ему нравится. На этот раз Зуад не уйдет. Он задолжал слишком много, – его лицо смягчилось и погрустнело. – А как Душечка? Она уже знает о Щелчке?
– Наверное, нет. В крепость никто не ходил. Элмо решил, что может здесь делать все, что захочет, пока все это не закончится и ему не придется встретиться с Капитаном.
– Хорошо. Насчет этого у меня с ним споров не будет.
– Меняющий – не единственный из Поверженных в городе, – напомнил я ему.
Меняющий говорил, что чувствует Хромого. Ворон пожал плечами. Хромой ничего для него не значил.
Изображение Кукурузника направилось к нам. Мы поднялись. Я немного дрожал, но смог заметить, что Ворон тоже слегка побледнел. Хорошо. Он не всегда остается холодным и бесчувственным, как камень. – Ты будешь меня сопровождать, – сказал он Ворону. Затем пристально посмотрел на меня. – И ты. И сержант.
– Они знают Элмо, – возразил я. Он только криво усмехнулся.
– Вы будете выглядеть повстанцами. Только кто-нибудь из Круга смог бы заметить подлог. Ни одного из них в Весле нет. Повстанцы тоже озабочены прежде всего своей личной выгодой. Мы воспользуемся их ошибкой. Тем, что они не вызвали подмогу. Меняющий поманил Одноглазого.
– Что с полковником Зуадом?
– Еще не помер.
– Он упрям, – сказал скупой на комплименты Ворон.
– Добыли какие-нибудь имена? – спросил меня Элмо.
У меня был целый список. Элмо остался доволен.
– Пойдем-ка, – сказал Меняющий. – Пока не ударил Хромой.
Одноглазый выдал нам пароли. Напуганный и убежденный в том, что не готов к этому, я еще более был уверен, что не испытываю никакого желания войти в число тех, кого отобрал сам Меняющий. Тем не менее я устало потащился вслед за Поверженным.
Я не заметил, как это произошло. Я только поднял глаза и увидел, что меня окружают незнакомцы. Я что-то злобно пробормотал Меняющему в спину.
Ворон засмеялся. И тогда до меня дошло. Меняющий накрыл нас своими чарами. Мы все были в высоких чинах людей повстанческого племени.
– Ну, и кто же мы? – спросил я. Меняющий указал на Ворона.
– Твердый, член Круга. Шурин Кочерги. Они ненавидят друг друга так же, как Ловец и Хромой. Теперь Элмо.
– Майор Риф, начальник штаба Твердого. А ты – Мотрин Ханин, самый злобный из когда-либо существовавших убийц.
Мы ничего не слышали ни об одном из них, но Меняющий заверил нас, что их присутствие не вызовет вопросов. Твердый постоянно мотался по Форсбергу и за его пределами, осложняя жизнь брату своей жены.
Хорошо, подумал я. Все здорово и прекрасно. А вот как насчет Хромого?
Что мы будем Делать, если появится он?
Люди, которые держали полковника Зуада, были скорее смущены, чем удивлены, когда Кукурузник объявил о прибытии Твердого. Они торопились выслужиться перед Кругом и не задавали вопросов. Очевидно, у настоящего Твердого был отвратительный и непредсказуемый характер.
– Покажите им узника, – сказал Меняющий. Один из повстанцев одарил Меняющего взглядом, который говорил: Ну, погоди же, Кукурузник.
Здесь была просто целая толпа повстанцев. Я почти слышал, как Элмо разрабатывает план нападения на это место.
Они провели нас в подвал, через хитро запирающиеся двери, а потом еще ниже, в помещение с земляными стенами и потолком, подпираемым разными стойками и бревнами. Казалось, вся эта обстановка создана чьим-то дьявольским воображением.
Камеры пыток, конечно, существуют, но основная масса людей их никогда не видела. И поэтому они никогда по-настоящему в них не верили. Я тоже до. сих пор ни разу не видел ни одной.
Я осмотрел все приспособления, посмотрел на Зуада, привязанного к огромному, причудливой формы стулу и удивился, почему Леди считают такой уж злодейкой. Повстанцы говорили, что они добрые ребята, которые борются за права, свободу и достоинство человека, но их методы были ничем не лучше, чем у Хромого.
Меняющий шепнул что-то Ворону. Тот кивнул. Я подумал, а как же мы будем улавливать намеки и понимать друг друга? Мы почти ничего не отрепетировали.
А эти люди ждут, что мы будем действовать как Твердый и его головорезы.
Мы сели и стали наблюдать за допросом. Наше присутствие еще больше подстегнуло палачей. Я закрыл глаза. Ворон и Элмо, были менее чувствительны.
Через несколько минут Твердый приказал майору Рифу что-то кому-то передать. Я уже не помню подробностей. Я только чувствовал, что потихоньку схожу с ума. Элмо нужно было выбраться обратно наружу, чтобы он смог организовать облаву.
Все зависело от Меняющего. Мы должны были сидеть тихо, пока он не подаст нам знак. Я приготовился действовать. Когда Элмо перекроет все на верху и паника распространится до самого низа, придется пошевеливаться. Тем временем мы наблюдали за истязанием полковника Зуада.
Хотя по полковнику это не особенно было заметно, но палачи уже поработали над ним. Я думаю, любой бы выглядел опустошенным и съежившимся, попади он к ним в руки.
Мы сидели как три истукана. Я мысленно подгонял Элмо, потому что был приучен получать удовольствие от исцеления, а не от терзания человеческой плоти.
Даже Ворон выглядел неважно. Без сомнения, он неоднократно придумывал различные муки для Зуада, но когда это начало воплощаться в жизнь, его внутреннее человеколюбие все-таки победило. В его духе было просто ткнуть человека ножом – и дело с концом.
Глава 9
Земля зашаталась, как будто громадная нога топнула по ней. Со стен и потолка все посыпалось. Воздух наполнился пылью.
– Землетрясение! – заверещал кто-то. Все повстанцы ринулись к лестнице. Началась потасовка. Меняющий спокойно сидел и улыбался.
Земля вздрогнула опять. Я боролся с инстинктом самосохранения и продолжал сидеть. Меняющий не беспокоился. А с какой стати тогда должен волноваться я?
Он указал на Зуада. Ворон кивнул, поднялся и подошел к нему. Полковник был в сознании и здравом уме. Но он сильно испугался землетрясения. Он с благодарностью посмотрел на Ворона, когда тот начал его развязывать.
Громадная нога топнула опять. В одном углу завалилась поддерживающая опора. Струйка песка начала сочиться в подвал. Остальные балки скрипели и ерзали. Я едва владел собой.
В какой-то момент во время последнего сотрясения Ворон перестал быть Твердым. Меняющий перестал быть Кукурузником. Зуад посмотрел на них, и до него дошло. Его лицо застыло и побледнело. Кажется, Ворон и Меняющий пугали его больше, чем повстанцы.
– Да-а, – сказал Ворон. – Время расплаты. Земля встала на дыбы.
Сверху послышался приглушенный грохот рухнувшей кирпичной кладки. Несколько фонарей упали и погасли. Пыли было столько, что почти невозможно стало дышать. А повстанцы кувыркались обратно вниз по лестнице, оглядываясь назад.
– Здесь Хромой, – сказал Меняющий. Казалось, он не огорчился. Он поднялся и встал напротив лестницы. Он опять был Кукурузником. А Ворон опять был Твердым. Все помещение заполнилось повстанцами. В давке и почти полной темноте я потерял Ворона из виду. Наверху кто-то закрыл дверь. Повстанцы притихли, как мышки. Было слышно, как стучат сердца, когда они смотрели на лестницу и раздумывали, достаточно ли хорошо замаскирована эта тайная дверь.
Несмотря на осыпающуюся землю, я слышал, как наверху кто-то передвигается по подвалу. Шарк-топ, шарк-топ. Как будто инвалид идет. Мой взор тоже застыл на потайной двери.